Сара Драй - Воды мира. Как были разгаданы тайны океанов, атмосферы, ледников и климата нашей планеты

Теоретически между простыми моделями, подобными аквапланете Маршалла, и сложными моделями общей циркуляции должны находиться модели промежуточного уровня. Климатическая система настолько сложна, утверждают сторонники подхода, известного как «иерархия моделей», что нам нужна система моделей возрастающей сложности, чтобы понять все многообразие масштабов прохождения энергии. Согласно этой точке зрения, ответ на фундаментальные вопросы о климате может быть получен не с помощью какой-либо конкретной модели, а благодаря совокупности того понимания, которое дает каждая модель в иерархии [381] Nadir Jeevanjee, Pedram Hassanzadeh, Spencer Hill, and Aditi Sheshadri, «A Perspective on Climate Model Hierarchies,» Journal of Advances in Modeling Earth Systems 9, no. 4 (2017): 1760–1771. .

Сегодня исследователи климата придают большое значение не только дисциплинарной, но и эпистемологической идентичности – тому, как они узнаю́т то, что знают. На междисциплинарных конференциях участники традиционно предваряют свои комментарии уточнениями: «как разработчик модели…», «как теоретик…» и т. п. Схожее разграничение способов познания, хотя и немного в другом виде, присутствовало в споре между Тиндалем и Форбсом о природе движения ледников. Уокер преодолевал ограниченные возможности статистики, чтобы выработать физическое понимание. Стоммел и Симпсон стремились найти правильный баланс между наблюдением за сложными явлениями океана и атмосферы и способами их описания, опирающимися на точность и лаконичность математики и физики. Именно такое динамическое взаимодействие между наблюдением, теоретизированием и моделированием, осознание необходимости баланса между этими тремя составляющими науки (при том что само понимание такого баланса постоянно менялось и ни в один из периодов не имело точного рецепта) характеризовало всю 150-летнюю историю научного поиска, описанного в этой книге.

Тогда как сегодня принято утверждать, что в науках о Земле наблюдается тенденция к возрастающей математизации – по образцу геофизической гидродинамики, на мой взгляд, правильнее было бы описать эту тенденцию как усиление итерационного процесса между теорией, наблюдением и моделированием и ускорение этого цикла. Сегодня теоретики нуждаются в данных даже больше, чем когда-либо прежде. А тем, кто генерирует эти данные – посредством наблюдений или моделирования, – нужна теория, чтобы эффективно сфокусировать свои исследовательские усилия и даже, как это убедительно показал Пол Эдвардс, чтобы просто увидеть необходимые данные.

Историки склонны переживать по поводу опасностей течения, получившего название презентизм. Тенденция видеть прошлое в свете настоящего считается великим грехом, лишающим нас возможности познать объективную историческую истину. Но презентизм неизбежен. Мы не можем смотреть на прошлое иначе, чем с позиций настоящего. Вместо того чтобы пытаться бороться с такой точкой зрения, мы должны принять ее и учесть. Более того, в свете стоящих сегодня перед миром экологических вызовов нам необходимо как можно полнее изучить взаимосвязь между прошлым и настоящим. Любые опасения по поводу того, что мы можем быть ослеплены нашими нынешними установками, кажутся куда менее значимыми, чем риск лишить себя более совершенных инструментов прогнозирования будущего.

Прибегать к истории для предсказания возможных сценариев будущего можно разными способами. Иногда прошлое рассматривается как источник конкретных примеров или аналогов – периодов в прошлом, когда палеоклиматические условия соответствовали нынешним, или же похожих погодных режимов, которые можно использовать для прогнозирования будущего. Другими словами, мы можем учиться на примерах из прошлого и (как это негласно предполагается) избежать повторения тех же ошибок. Более продвинутый подход состоит в том, чтобы использовать прошлое не как подсказку относительно будущих событий, но как возможность расширить наше представление о будущем – то есть, опираясь на понимание различий между прошлым и настоящим, увидеть более полный спектр возможных сценариев будущего. Антиципационная [382] Под антиципацией понимается предвосхищение, предугадывание, представление о предмете или событии, возникающее до акта их восприятия, ожидание наступления события. – Прим. пер. (буквально – «предвосхищающая») история – одно из названий этого подхода, придуманное теми, кто озабочен управлением материальными объектами – часто объектами наследия и памятниками природы, местонахождение которых в естественном ландшафте делает их подверженными неизбежным изменениям [383] Caitlin De Silvey, Simon Naylor, and Colin Sackett, eds., Anticipatory History (Axminster, Devon: Uniform Books, 2011). . Такой подход заставляет сфокусироваться на этой проблеме, которая прежде зачастую упускалась из виду. В то же время в контексте истории климата она, как и ее последствия, далеко не так очевидна – научной практике изменение климата не грозит так, как нашим ландшафтам.

Между тем, если задуматься глубже, климатическая наука также может находиться под угрозой. Не только, на мой взгляд, со стороны тех, кто стремится подорвать ее авторитет и право говорить, хотя эта угроза абсолютно реальна и ее не так-то легко устранить. Наука о климате может оказаться под угрозой из-за недостатка самосознания. В чем эта наука нуждается прежде всего, так это в словаре, понятийно-терминологическом аппарате, который четко сформулировал бы то, что сегодня является предположениями о смыслах, на которые она опирается. В науке о климате заложено множество таких подразумеваемых смыслов, но историк во мне взывает к необходимости тщательно исследовать природу того, что негласно определяет наш взгляд на климат [384] Один из примеров этого подхода см.: Alessandro Antonello and Mark Carey, «Ice Cores and the Temporalities of the Global Environment,» Environmental Humanities 9, no. 2 (2017): 181–203. . Что, например, следует считать историей климата? С помощью каких инструментов, как концептуальных, так и материальных, создается эта история? Какие аспекты они делают значимыми, а какие – преуменьшают или же вовсе игнорируют? Ответы на эти вопросы, которые мы только-только начинаем задавать, играют критически важную роль в определении того, что именно нас волнует, когда речь идет о климате, и – осознаем мы это или нет – формируют наши реакции на изменения, с которыми мы сталкиваемся.

Заложенные в нашем видении климата исторические смыслы в значительной мере определяют, что считается нормальным, а что – нет. Сегодня основное внимание климатической науки и политики сосредоточено на попытке понять, что следует считать «естественным климатом». Стремясь спрогнозировать возможные климатические изменения в будущем, мы опираемся на представления о том, что такое «хороший», или «естественный», климат. А эти представления до сих пор формировались теми, кто занимался изучением климатического прошлого. Речь идет не об историках, а о палеоклиматологах, которые изучают палеоклиматические летописи и, исходя из них, пытаются понять, чего нам ожидать от земного климата и какие изменения могут считаться приемлемыми. Причем последнее лишь отчасти является научным вопросом. Что считать приемлемым, во многом зависит от того, где вы проведете черту [385] Mike Hulme, Suraje Dessai, Irene Lorenzoni, and Donald Nelson, «Unstable Climates: Exploring the Statistical and Social Constructions of 'Normal' Climate,» Geoforum 40 (2009): 197–206. . Так, последние 12 000 лет нашей истории, называемые голоценом, были необычайно стабильными и теплыми в сравнении с предыдущими миллионами лет. Именно в эту эпоху эволюционировала человеческая цивилизация. Несем ли мы ответственность за сохранение этого конкретного климата? Если же мы расширим круг тех, кто имеет право определять понятие «нормального» климата, за рамки палеоклиматологии, у нас появится куда больше версий нормальности.