Вера Калмыкова - Как начать разбираться в архитектуре

Архитектура становилась героиней живописных произведений, их темой, их сюжетом. Происходило то же самое, что в эпоху Ренессанса, но изобразительный язык был уже другим. Нельзя не вспомнить о таком художнике эпохи барокко, как Джованни Паоло Панини (1691–1765), прославившемся своими работами в жанре ведуты– городского пейзажа. Он много занимался декорированием вилл эпохи барокко и научился в совершенстве воспроизводить силуэты зданий, колонн, стен – словом, всего, что всегда придавало особое обаяние Италии. В эпоху барокко стал популярен жанр каприччо, «капризов», подразумевавший изображение всяких причудливых сюжетов. Панини соединил принципы ведуты, любовь к руинам и каприччо. Всяческие античные руины художники барокко изображали, а их заказчики покупали с огромной охотой, поскольку эта натура как нельзя лучше соответствовала духу театральности, царившему в ту эпоху.

Стремление организовать необузданную, непредсказуемую материю жизни в начале эпохи барокко-палладианства-классицизма порождало разнообразные культурные формы, и не только, разумеется, в архитектуре. Еще в конце XVI столетия в Болонье была основана Academia dei Desiderosi, что в переводе означает «Академия стремящихся», вскоре переименованная в Academia degli Incamminati – «Академия вступивших на правильный путь». Первое слово отсылало к античной традиции, конкретнее – к Академии Платона, к его методу обучения. Как, собственно, и научные академии.

Довольно быстро живописные Академии распространились по Европе. Везде преследовались одни и те же цели, создавался универсальный язык изобразительного искусства, который мы сегодня знаем как «академизм». Чрезвычайно интересно, что за образец в христианском обществе – и не в первый раз! – было взято не раннехристианское искусство, как можно было бы ожидать, а именно искусство античности. Почему? Потому что античность была прошлым , осознанным как прекрасное, идеальное, Золотым веком, некоторой сказкой, увлекавшей своей безупречностью. Во-вторых, именно в античности человек как носитель Разума был главной фигурой в мире. И хотя теперь все уже понимали, что геоцентрическая система объективнее, чем гелиоцентрическая, отражает суть вещей, все же идеал человека, предложенный античностью, в век Разума оказывался чрезвычайно притягательным.

Классицизм (а поначалу классицизм и академизм нераздельны) – попытка, причем успешная, сохранить прежние ценности актуальными в меняющемся мире. И в XVII веке, и столетие спустя сознанию человека, поддерживаемому мифом о Золотом веке, было удобно держаться за те формулы культуры, которые гарантировали стабильность. Отдельный человек, находящийся на своем месте, определенном его социальным положением и статусом, входил в один из слоев, складывающихся в жесткую иерархию общества, на вершине которой находился король. В Англии судьба короля оказалась трагична; символом божественной королевской власти стал французский властитель Людовик XIV, Король-Солнце. Идея абсолютной монархии пережила его и продолжала владеть умами до конца XVIII века, пока голова Людовика XVI не слетела с его плеч в 1893 году. Но после узурпации власти Наполеоном Бонапартом эта идея, против ожидания, не возродилась: ее место прочно и надолго заняла идея торжества индивидуальной воли над многими волями, победа – даже пусть только моральная – одного человека над укладом, принятым большинством.

Основателями Болонской академии стали художники Карраччи – Лодовико, Аннибале и Агостино. Целью их было создать школу «правильной», эталонной живописи, отвечающей запросам требовательного зрителя, а значит, соответствующей самым высоким образцам. Среди них были названы художники Возрождения Рафаэль, Микеланджело, Корреджо и Тициан. Новый академический мастер должен был освоить их приемы, равно как и наследие античности. Разумеется, в связи с возникновением одной академии во всех странах, в крупных городах начали появляться подобные. Нужда в учебных пособиях побуждала издавать все новые книги по анатомии человека – тело по-прежнему считалось визуальным ключом к познанию универсалий природы.

Принципиально новым явлением стала станко́вая картина, существовавшая самостоятельно, без обязательной связи с религиозными задачами. Как мы видели, натюрморт или жанровая сценка, а также сюжет, освещенный христианской традицией, уже напрямую не связывались с храмовым пространством, хотя образ Богоматери, например, мог стать частью цветочного натюрморта.

Словом, искусство все более обмирщалось. Художники, полагавшие себя вместилищами божественного вдохновения, на самом деле все дальше уходили от целостности мировосприятия, как раз такое вдохновение и поддерживающей.

Наступала эпоха специализации.

Первая половина XIX столетия, не только в архитектуре, но и в других видах искусства, проходила под знаком нео- : неоренессанс, неоготика(их рассматривают как ответвления историзма), неоклассицизм. Далеко не все ученые соглашаются с такой терминологией, однако нам важна общая схема, тонкости оставим специалистам.

Главное то, что наступило время, когда деятели искусств – и среди других архитекторы как организаторы пространства жизни и мышления – ощутили, как целостное мировоззрение перестает поддерживать человека и общество и почва уходит из-под ног. Они и искали возможность вернуть ее – любыми способами. Им казалось, что если они воспроизведут старинные формы, появившиеся в прошлые, более гармоничные эпохи, то и задачу сохранения стабильности общества и личности выполнят.

Новое вино, однако, в старые мехи не вливают.

Было ли оно новым? Да, конечно. Ибо после Великой французской революции (1789) и воцарения Наполеона (1804), публикации поэм Джорджа Гордона Байрона (1788–1824) и философско-поэтических открытий нескольких членов небольшого интеллектуального кружка в городе Йене в Германии – Августа Шлегеля, Фридриха Шлегеля, Людвига Тика, Новалиса – возник европейский романтизм, художественное направление, не имевшее аналога в европейской мысли ни до, ни после.

Романтики открыто заявляли, что не согласны с идеей прогресса как начала позитивного и необходимого. Научные достижения, внедрявшиеся в жизненную практику и вызывавшие восторг современников, они объявляли вредными и разрушительными. Открытия в разных технических и точных областях считали скорее «закрытиями» , подразумевая, что за каскадом блестящих частностей теряется главное – душа человека и душа народа, теряющие целостность под воздействием секулярного мировоззрения. Романтики настаивали на единстве мира и на возможности для каждого ощущать это единство, и поэтому возвеличивали личность: в ней соединяются, говорили они, взаимодействуют и творчески переплетаются все возможные и мыслимые начала и явления. И, разумеется, они настаивали на свободе, необходимой личности, чтобы в полноте ощущать биение мирового пульса. Явления мира не делились для них на важные и ничтожные, они с равным вниманием принимали все, прозревая везде мистические связи. Собственно, мистика , т. е. само наличие таких связей, и понимание глубинной тайны бытия, которая иногда раскрывается человеку через природу, стали основой их философии и поэзии.