Евгений Бульба - Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Самки и конкуренты придирчиво изучают успехи «творца». Завистливые конкуренты не против еще и стащить какую-нибудь удачную деталь. У разных видов и популяций есть предпочитаемые цветовые гаммы и материалы. Предметы раскладываются в индивидуальном порядке, если порядок нарушается, то шалашник его восстанавливает. Завядшие цветы, испортившиеся ягоды, выцветшую бумагу и тому подобное птица старается заменить на новые. Иногда беседки приобретают вид настоящих башен с вплетенными растениями, цветами, ленточками…

Однако «истинный художник» не останавливается на достигнутом. Некоторые виды шалашников идут дальше и в дополнение к ярким предметам раскрашивают свои беседки краской, добытой из ягод и трав! Самцы одного австралийского вида даже готовят специальные «кисточки» из волокнистой коры. Обкусав кисточку до размера полсантиметра на сантиметр, птица готовит краску из синих ягод и принимается за работу. Кроме синей краски, шалашник готовит черную краску из угля, если может его найти в местах пожаров.

Это сложная орудийная деятельность, ее результат неповторим, а источник вдохновения вполне соответствует определению Фрейда. Наблюдение за шалашником лишний раз подтверждает условность любых определений.

Самые разные проявления стремления выделиться – птицы с распушенными яркими хвостами, творческие гении, непокорство и героизм, показное транжирство – ярко свидетельствуют о том, что в природе все тесно взаимосвязано. Эти связи показывают, как всеохватывающие абстрактные принципы, выведенные биологами при изучении животных в джунглях, переплетаются с экономикой, политикой и даже поэзией. Что-то есть в выводах Фрейда, когда он говорил, что самыми крупными своими достижениями человечество обязано сублимации полового влечения, но так как он работал, не учитывая этих широких принципов, то выпустил из виду основной момент…Воспроизводство не сводится только к сексу. Самые возвышенные и блестящие произведения, создаваемые людьми, это не побочные продукты полового возбуждения; они являются сложными формами прелюдии, глубоко связанными с процессами, благодаря которым наши предки выбирали, какие гены перейдут последующим поколениям [26] Кенрик Д. Секс, убийство и смысл жизни. СПб.: Питер, 2012. .

Наконец-то мы добрались до такого человеческого понятия, как чувства: способность любить, заботиться, дружить, ненавидеть и так далее.

Слово «человечность», кроме основного – принадлежащего человеческому виду, обрело дополнительные оттенки, обозначающие целый ряд положительных чувств: забота, нежность, сочувствие, сострадание, сопереживание, милосердие… Когда мы говорим, что кто-то «бесчеловечен», то имеем в виду отсутствие определенных чувств. «Человечный» в этом ключе значит еще и «возвышенный». Определяя так суть человека, мы отказываем другим существам в обладании подобным. Расширенный смысл слова «человечность» отразил все наши необоснованные тщеславные надежды относительно человеческого и предрассудки относительно животного.

Возвышенные чувства основаны на альтруизме. Человеческий альтруизм долгие годы оставался самым сильным аргументом, вдохновлявшим сторонников уникальности человека. Нам представлялось, что лучшее, что в нас есть, – способность к самопожертвованию, доходящая до апогея, до принятия смерти ради прогресса, ради торжества науки, ради спасения жизней, ради любимого человека, ради защиты отечества, – вот это все и есть истинно человеческое, благородное, возвышенное – завораживающее торжество человеческого духа. На противоположной чаше мы видели что-то мелкое… Агрессивное, сиюминутное и жадное – что-то «животное». То, что мы презирали и чего стыдились – мелочная эгоистическая борьба, столь наглядно демонстрируемая собачьей сворой возле куска мяса. Обнаруживая в себе подобные качества – жадность, агрессивность, зависть, – мы считаем их пережитками своей животной природы, от которой должны отречься, дабы реализовать возвышенную человеческую суть.

Если вы согласны с изложенной точкой зрения, значит, ваши взгляды безнадежно устарели.

Альтруизм не «человеческая» черта. Признать это обстоятельство сложно для нашей гордыни, но не признать его означает закрыть глаза на доказанный факт.

Говоря о животных, мы привыкли обращать внимание на отношения – «субъект – субъект», реже на – «субъект – группа» и уж совсем редко на – «группа – группа». Эгоизм является движущей силой на уровне межсубъектной конкуренции, индивидуального естественного отбора. Именно проявление конкурентной борьбы этого уровня предоставляет все «ужасы» животной природы. Если же обратить внимание на не менее важный для эволюции групповой естественный отбор, то обнаружится, что межгрупповая борьба предоставляет картины истинного альтруизма и самопожертвования ради спасения своей семьи, стада, стаи, популяции, не менее драматичные, чем гибель человека во имя Родины.

О происхождении альтруизма как основы нравственности подробнее будет говориться дальше, пока что отметим, что как эгоизм, так и альтруизм одинаково глубоко впечатаны в природу человека. Более того, альтруизм и эгоизм также не менее глубоко прописаны в природе животных. И наш «человеческий» возвышенный альтруизм есть лишь продолжение животного качества.

Альтруизм и вытекающие из него чувства – все это присутствует в животном мире.

Слоны помнят места гибели своих друзей и возвращаются туда в течение долгих лет. Многие животные образуют семейные пары и заботятся друг о друге, млекопитающие и птицы умеют запоминать обидчика и преследовать его, даже если он уже не опасен. Слоны, дельфины и обезьяны способны на долгосрочные дружеские отношения, они ухаживают за ранеными и больными.

Корни подобного поведения закладывались на самых ранних этапах развития животного царства. Альтруистов много и среди насекомых, и среди млекопитающих. Любой вид животных, ведущих групповой образ жизни, проявляет альтруистические черты. Пример истинно альтруистичного существа – медоносная пчела. Она отказывается от размножения, всю жизнь беззаветно трудится на благо семьи и готова в любой момент отдать жизнь, чтобы защитить рой. И даже после смерти пчела служит родному улью – оставляет часть своих внутренностей в теле нападающего, и запах оставленного жала помогает ее сестрам преследовать агрессора. Если подходить к пчеле с человеческими мерками, то это пример чистого, жертвенного, самозабвенного, но бездумного альтруизма.