Евгений Бульба - Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Если вытащить эту проблему на свет, то она потянет за собой ворох последствий глобального масштаба. Это связано не только с завышенной самооценкой человечества и тем, что мы творим с другими существами, не только с тщеславием и аморальностью целых отраслей промышленности, но и с чем-то более глубоким, со «святая святых» – с религией.

Долгие тысячелетия человечество существовало с пониманием, что оно обладает исключительностью – душой, божьей искрой… Мы срослись со стереотипами, выстроившими мораль и совесть вокруг чего-то небесного, спущенного свыше, пожалованного. В массовом сознании на уровне архетипов прописана угроза высшей кары: надо вести себя правильно, как учит церковь, иначе «Бог накажет», нельзя нарушать моральные предписания, иначе «после смерти попадешь в ад».

Религии узурпировали вопросы совести и претендуют на исключительное право определять общественную мораль. Церковь, мечеть или синагога одной рукой давали возможность покаяться, отпускали грехи, успокаивали и умиротворяли, сдерживали агрессию, а другой рукой… объявляли священные войны, продавали индульгенции, уничтожали инакомыслящих, загоняли в подвал науку.

Даже будучи атеистами или агностиками, мы зачастую следуем религиозной морали. У нас не было выбора, другие источники были недоступны. Если мы всмотримся в глубоко встроенные моральные барьеры, то, задавшись вопросом, почему определенные поступки кажутся правильными, обнаружим алогичные объяснения, впитанные с молоком матери и бабушкиными пирожками. Даже отказавшись от церкви, мы, не замечая того, живем по религиозным определениям того, что хорошо, а что постыдно.

В течение тысячелетий религия делала благое дело, защищая нас от нас же самих. Поддерживать правила общественной морали было одной из ее функций. Однако почему мы до сих пор считаем, что до религии не было морали? Что если это «одна из функций» древней, чем сама религия, которая ее якобы породила? Что, если не религия, породило мораль – а необходимость морали породила религию? Что если нравственность первична? Что если нам не нужна религия в качестве указателя нравственных норм? Что если заповеди существуют независимо от Церкви и всевозможных скрижалей?

Итак, погружаясь в размышление о природе нравственности, мы рискуем столкнуться с неожиданными последствиями.

Во-первых, нам придется признать, что мы ведем себя безнравственно по отношению к другим высокоразвитым существам, обладающим интеллектом, альтруизмом и эмоциями. Со всеми вытекающими выводами.

Во-вторых, мы будем вынуждены пересмотреть привычное отношение к религиозным догмам и «духовной власти» церквей в вопросах совести.

Оба эти вопроса имеют как личное, так и общественное измерение. И если на личном уровне кто-то сделает смелые выводы и найдет опору нравственности во внутренней природе, а не в поводырях и догматических костылях, то это окажется радикальным изменением его внутреннего мира. Которое, однако, никак не отразится на обществе.

Но попробуем на минуточку представить, что произойдет с обществом, если оно попробует реализовать новый подход и изменит моральные нормы, систему образования, социальные службы, этику бизнеса и экономику, политику… Даже в рамках небольшой страны это вызовет политический и экономический кризис, образовательно-информационный коллапс, гражданские беспорядки, волны встречной агрессии…

Книга Чарльза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» задала очередную точку отсчета в определении «человекости». Несмотря на яростное сопротивление, прогрессивная публика постепенно привыкала к мысли, что мы появились в результате эволюции. Однако мощь стереотипов религиозной морали тормозила даже тех, кто был открыт новым взглядам. По большому счету только сейчас, спустя полтора века и благодаря успехам биологии последних десятилетий, массовое сознание начало по-настоящему перестраиваться.

К тому времени, когда эволюционное происхождение человека стало общепринятой истиной, образованная элита продолжала воспроизводить заблуждения об избранности человека. За прогрессивной частью общества, формально отрекшейся от примитивных догм, парадоксальным образом продолжает тянуться «хвост» предрассудков.

Для того чтобы продемонстрировать, насколько глубоко въелись эти предрассудки, задайте себе вопрос: «Считаю ли я, что все лучшее во мне от человека, а все худшее от зверя?» Не спешите отвечать. Возьмите паузу, чтобы ответить честно.

Если вы утвердительно ответили на поставленный вопрос и действительно считаете, что ваши негативные качества от животного начала, а человеческие качества имеют совершенно другую природу, то вас ждет множество неожиданных открытий.

Большинство из нас выросли с убеждением, что эгоизм, агрессия, похоть, соперничество, лень, жадность – это «низменное», животное; а по мере развития мы обуздываем свое животное начало и порождаем высокие «истинно человеческие» качества – терпимость, альтруизм, спокойствие, трудолюбие, аскетизм…

Долгие тысячелетия человек был убежден, что все хорошее в нас от Бога, доброго начала, духа, света, а плохое – от Сатаны, злого начала, материи, тьмы. И эта точка зрения придумана не христианством или иудаизмом, она гораздо старше, христианство лишь приодело ее.

Мы, в свою очередь, поменяли бирки и покорно воспроизвели привычную дихотомию в новых декорациях. Теперь это звучит так: все хорошее в нас от человека, а плохое – от животного. Если мы порождаем в себе человеческое и боремся с животным, то развиваемся, а если потакаем животному, то деградируем. К этому заблуждению пришито убеждение, что животные черты в нашей природе – эти негативные качества проявляются спонтанно, они примитивны и естественны, а человеческие качества сложные и «искусные» – мы должны проявить внутреннюю силу, развить самодисциплину, совершить духовную работу, чтобы они появились.

В настоящее время наука привела нас к возможности избавиться от подобных тяжких стереотипов. Почему тяжких? Потому что нелегко воспринимать себя как изначально «низкое» существо. Потому что слишком много сил тратится на непринятие своей «животной», «низменной» составляющей. Мы привыкли считать, что каждый «возвышающий» акт зависит от волевого усилия. Если вместо этой мрачной уверенности мы выясним, что все качества естественны, от эгоизма до альтруизма, жизнь обретет другой смысл, созвучный тому, который мы ищем в буддийской идее о глубокой естественности сострадания. В наше скептичное время отнюдь не лишними будут дополнительные подтверждения того, что сострадание и альтруизм являются частью природы человека.