Евгений Блинов - Пером и штыком: введение в революционную политику языка

Революционные строители нации, несмотря на весь пафос обновления и разрыва с прошлым, создавали свой проект не на пустом месте. Если верить Большому нарративу становления Республики, они продолжали дело своих политических оппонентов. Во всяком случае, на этом настаивает официальная французская историография, важной частью которой является республиканская история национального языка. В классическом виде она сформулирована Фердинандом Брюно в эпоху Третьей республики в его многотомной «Истории французского языка» [49] Ф. Брюно подготовил девять томов, подготовка еще четырех была завершена после его смерти. 2-е издание: Brunot F. Histoire de lalangue française. Paris: Armand Colin, 1967. Vol. I–XIII. . К проекту Брюно мы еще вернемся, а пока обозначим основные вехи большого пути.

В соответствии с канонической версией мифа о первоначале наиболее ранний из известных нам текстов на языке, который является предком современного французского, – это запись «Страсбургской клятвы», закрепившая раздел империи Карла Великого [50] Hagège C. Français, l’histoire d’un combat. Paris: Michel Hagège, 1996. P. 18–22. . 14 февраля 842 года она была зачитана перед армиями западнофранкского короля Карла II Лысого на старофранцузском, который хроникер называет романским ( lingua romana ), и на тевтонском ( lingua teudisca ), или рейнском, диалекте древневерхненемецкого перед войском восточнофранкского короля Людовика II Немецкого [51] О возможном «соязычии» в империи Карла Великого см.: Balibar R . L’institution du français. Essai sur le colinguisme des Carolingiens à la République. Paris: PUF, 1985. . В этой сцене есть три важных элемента. Во-первых, феодальные армии двух королей, которые представляют «собравшийся народ» в смысле Руссо, так как именно армии обеспечивали легитимность правителей и те вынуждены были составлять текст клятвы или присяги на понятных их воинам языках, а не только на дипломатической латыни. Во-вторых, она отсылает к идее о «древних франкских свободах», которые стали одним из тех призраков прошлого, по Карлу Марксу, что преследовали коллективное воображение в момент Революции [52] В XVIIIвеке «франкские» часто были синонимом «германских», так как именно франки считались предками французской аристократии: Calvié L. Liberté, libertés et liberté (s) germanique (s): une question franco-allemande, avant et après 1789 // Mots. Les langages du politique. 1988. No. 9–33. . Наконец, эта сцена символизировала отделение Франции от Германии, которая играла роль Великого Другого для идеологов эпохи Третьей республики, когда были сформулированы основы республиканской идеологии [53] Об отношении к немецкой культуре в Третьей республике см.: Digeon С. La crise allemande de la pensée française. Paris: PUF, 1992; Hanna М. The Mobilization of Intellect. French Scholars and Writers During the Great War. N.Y.: Harvard University Press, 1996. .

Современные исследования показывают [54] Lusignan S. Le français médiéval perspectives historiques sur une langue plurielle // Lusignan S., Martineau F., Morin Y. C., Cohen P. L’introu-vable unité du français: Contacts et variations linguistiques en Europe et en Amérique (XIIe – XVIIIe siècle). Québec: Presses Universitaires de Laval, 2011. P. 5–108. , что Французское королевство оставалось многоязычным на протяжении столетий и даже Королевская канцелярия длительное время колебалась, на каком языке вести делопроизводство: на латыни или на французским. Исследователь языковой ситуации в средневековой Франции Серж Лузиньян отмечает, что парижский вариант ланг д’ойль ( langued’oïl ) стал де-факто языком Королевской канцелярии около 1330 года [55] Lusignan S . La langue des rois au Moyen Age. Le français en France et en Angleterre. Paris: PUF, 2004. P. 147–153. . Как одно из последствий Нормандского завоевания он до XV века фактически остался языком двора и аристократии в Англии, но не на французском Большом юге, где языком аристократии были различные варианты ланг д’ок [56] Ibid. P. 197–218. . Идея Родины поначалу не ассоциировалась с языком королевского двора и даже с самим Французским королевством: официальная католическая доктрина предполагала разделение на «собственную родину» ( patria sua или propria ) и «общую родину» ( patria communis ), причем под первой подразумевались город ( cité ) или провинция, а под общей родиной католиков – Рим [57] Kantorowicz E. The King’s Two Bodies. Princeton: Princeton University Press, 1997. P. 221. . Однако уже в XV веке наметилась тенденция переносить понятие «общей родины» на Французское королевство [58] Тогда же появилась формула patriam meam regnum Franciae – «моей родине королевству Франции». KantorowiczЕ. Op. cit. P. 222. . Она значительно усилилась в период Столетней войны, в процессе формирования абсолютизма во Франции и Англии [59] Французский перестает быть языком английского парламента в 1488 году, хотя формула Le Roy/Reyne veut и ряд других выражений до сих пор сохраняются в королевских указах. О постепенном вытеснении французского из парламента Англии см.: Dodd G . The Rise of English, the Decline of French: Supplications to the English Crown, c. 1420–1450 // Speculum. 2011. Vol. 86. No. 1. P. 117–150. и особенно в условиях Религиозных войн XVI века.

В 1539 году король Франциск I издал свой знаменитый Ордонанс Виллер-Котре. Измотанный неудачными военными кампаниями и желавший укрепить светскую власть, французский самодержец объявляет, что единственным официальным языком королевства отныне является французский: «Мы повелеваем, что отныне все указы и прочие процедуры… были произнесены, записаны и представлены всем сторонам на родном французском языке и никак иначе ( en langage maternel francoys et non autrement )» [60] Цит по: Brunot F. Histoire de la langue française… Vol. 1. P. 29. .

Ордонанс Виллер-Котре – документ не менее мифический, чем «Страсбургская клятва». Он нередко рассматривается как символическое начало постепенного «офранцуживания» многоязычных провинций и остается самым старым правовым документом, до сих пор имеющим частичную юридическую силу [61] Ссылки на 111-ю статью ордонанса до сих пор встречаются в постановлениях высших судебных инстанций. BlancА. La langue de la république est le français. Essai sur l’instrumentalisation juridique de la langue par l’État(1789–2013). Paris: Harmattan, 2013. P. 92–93. . Непосредственно языка касаются всего две из 192 статей ордонанса – 110-я и 111-я, большая же его часть посвящена разделению полномочий между королевским правительством и церковными «клерками», выполнявшими административные функции. Современные историки чаще всего уделяют внимание развенчанию мифов, связанных с этим документом. Так, исследователь полиглоссии эпохи Ренессанса Пол Коэн утверждает, что его совершенно неоправданно рассматривают в качестве причины «уничтожения» или «угнетения» региональных языков, речь идет скорее о некоей общей тенденции, которая была в полной мере реализована только после падения Старого порядка [62] Cohen P . L’imaginaire d’une langue nationale: l’État, les langues et l’invention du mythe de l’ordonnance de Villers-Cotterêts à l’époque moderne en France // Histoire, Épistémologie, Langage. 2003. No. 25-1. P. 19–69. . Ордонанс был направлен скорее на исключение из правовой практики латыни, а не региональных языков, статус которых вообще никак в документе не оговаривался, область исключительного применения французского ограничивалась юриспруденцией, а сама политика правительства не была последовательной [63] Ibid. P. 44. . Французское королевство при Франциске I оставалось многоязычным, сам король покровительствовал гуманистам и изучению древних языков, поэтому его символическое противопоставление Карлу V выглядит натянутым [64] Cohen P. Langues et pouvoirs politiques en France sous l’Ancien Régime: cinq anti-lieux de mémoire pour une contre-histoire de la langue française // Lusignan S., Martineau F., Morin Y. C., Cohen P. L’introuvable unité du français… P. 126–128. . Император Священной Римской империи, одержавший над Франциском победу в борьбе за европейскую гегемонию, владел многими языками своих разбросанных по континенту подданных и, согласно известнейшему историческому анекдоту, считал уместным говорить по-итальянски с женщинами, по-испански с Богом, по-французски с друзьями и по-немецки с врагами [65] Как всякий исторический анекдот, изречение встречается в разных вариантах. Здесь приводится вариант М. В. Ломоносова из «Предисловия» к «Российской грамматике». . В определенном смысле этот анекдот можно рассматривать как одну из первых попыток классификации функций языков в мультиязычной среде, как сказали бы современные социолингвисты.