Дмитрий Копелев - От мыса Головнина к Земле Александра I. Российские кругосветные экспедиции в первой половине XIX века

Феномен кругосветных плаваний невозможно объяснить, не приняв во внимание специфику той эпохи, в которую они начались. Европа переживала переломный период, который нидерландский историк Йохан Хёйзинга поэтично назвал «осенью Средневековья», на историческую арену выходило Новое время. В его недрах вызревала эра модернизации, отмеченная драматическими потрясениями, разрушением традиционных представлений о мире и выдающимися свершениями человеческого духа. Гуманизм, Ренессанс и Реформация открыли неисчерпаемые богатства внутреннего мира человека и были ознаменованы рождением новой науки, утвердившей всемогущество познания. Одновременно происходило становление европейского политического порядка, проникнутого «духом законов», разрабатывались концепции современного государственного устройства, Европа открывала и завоевывала американский и азиатский миры.

Постепенно интеллектуальная элита европейского общества приходила к осознанию того, что в центре динамично меняющегося мира и процессов преобразования стоит человек. В 1770 г. французский философ маркиз де Кондорсе впервые использовал понятие «модернизация»: понимая его как стремление к прогрессу, он выдвинул идею о способности современных людей с помощью науки направлять изменение общества. В основу этого мироощущения лег постулат рационализма: если человек сумел проникнуть в законы мироздания, значит, ему доверено управлять этим миром, исправлять его недостатки и совершенствовать Божий замысел.

На пороге Нового времени подобный подход только пробивал себе дорогу. Цикличная модель средневекового представления об устройстве мира во многом исходила из календарного природного круговорота: зима, весна, лето, осень – все неизменно и предначертано, ибо таков фундаментальный закон мироздания, и никаких перемен ждать не приходится.

Но сейчас в этот мерный круговорот вторглись стремительные и динамичные процессы политического объединения европейских стран, все забурлило и пришло в движение. Новое возникало в сложнейшем конгломерате цивилизационных, ресурсных, демографических, экономических, социальных, идеологических, политических и технологических факторов. На смену казавшимся незыблемыми традиционным ценностям, устоявшимся социальным иерархиям приходило новое миропонимание, связанное с осознанием прогресса. Человек устремился постигать и совершенствовать окружающий мир.

Мир вступал в эпоху, которую, если следовать терминологии Ф. Броделя, окрестили «долгим XVI веком», подразумевая под ним пятнадцатое, шестнадцатое и первую половину семнадцатого столетий [15] Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв. Т. 1–3 / пер. с франц. Л.Е. Куббеля. М., 1986–1992; Арриги Дж . Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени / пер. с англ. А. Смирнова и Н. Эдельман. М., 2007; Тилли Ч . Принуждение, капитал и европейские государства. 1990–1992 гг. / пер. с англ. Т.Б. Менской. М., 2009; Валлерстайн И. Мир-система модерна. Т. I–IV / предисл. Г.М. Дерлугьяна; пер. с англ., литер. ред., коммент. Н. Проценко, А. Черняева. М., 2015–2016. . В те времена располагавшаяся на северо-западной окраине Евразийского континента Европа оставалась не более чем региональным понятием: небольшие более или менее суверенные территориальные анклавы с размытой структурой управления, туманными границами, несбалансированными механизмами финансового регулирования и слабыми наемными армиями. На мировом геополитическом пространстве тон задавали могущественные империи Востока – Китай, Персия, Индия и Османская империя с их неисчерпаемыми людскими ресурсами, огромными сырьевыми запасами, военной мощью и отлаженными за многие века механизмами подчинения и управления.

Однако постепенно эти «сверхдержавы» начинали уступать ведущие позиции. Казалось бы, сложившаяся на Востоке модель деспотической центральной власти должна была консолидировать историческое пространство для бюрократически регламентируемого экономического роста, но в действительности вместо ускоренного развития эти империи получили подавление низовой инициативы и стагнацию. Широкие возможности для административного вмешательства в экономические процессы, отсутствие правовых гарантий собственности, национальная и религиозная рознь, интриги и подковерная борьба между военными, религиозными и бюрократическими элитами и коррупция государственного аппарата, порой доходившая до прямого вымогательства, стали ключевыми факторами, определившими инерционность Востока. Именно они сыграли решающую роль в блокировке заморской экспансии Китая в эпоху династии Мин, хотя Китай обладал для этого несоизмеримо большими ресурсами, нежели, например, крошечные Нидерланды или бедные, только что вышедшие из кровопролитных религиозных войн Испанское и Португальское королевства. При императоре Чжу Ди (1402–1424), когда китайская экспансионистская политика достигла своего апогея, адмирал Чжэн Хэ предпринял семь экспедиций в Индию, на Суматру, в Персидский залив и Восточную Африку. Его армады, на борту которых находилось более 35 тысяч солдат, составляли гигантские джонки, по сравнению с которыми европейские корабли выглядели жалкими скорлупками. Экспедиции Чжэн Хэ не только преследовали дипломатические и торговые цели, но и должны были всячески способствовать распространению конфуцианской идеологии, а также укреплять престиж правящей династии. Однако в середине XV в. в империи возобладали изоляционистские тенденции: огромные естественные ресурсы и человеческий потенциал позволяли Китаю не зависеть от превратностей внешней торговли. Правящая бюрократия, воспитанная в духе конфуцианских традиций, могла спокойно обогащаться и без рискованных инноваций и дорогостоящих военных экспедиций. Вскоре строительство кораблей прекратилось, частную торговлю запретили, а документацию о заморских плаваниях уничтожили.

Другая геополитическая ось мира, победоносная Османская империя, державшая под контролем торговые пути из Китая и Индии в Европу, оказалась втянутой в бесконечные войны: сначала с государством Тимуридов, а затем с могущественной Персией, переживавшей звездный час. Присущие туркам-османам формы экспансии – захват уже обжитых территорий и подчинение империи местных жителей – не претерпели кардинальных изменений. Новые, неизведанные и неосвоенные земли Стамбул по-прежнему не привлекали.