Александр Левинтов - Человечность

И негативный образ смерти, которого мы страшимся и пытаемся всеми силами и способами избежать – именно этот образ и является путеводным. С нами случается именно то, чего нам менее всего хотелось бы, если в нашем сознании доминирует этот негативный образ. И с нами случается именно то, чего нам и хотелось – если в нашем сознании неотвязно и неотступно стоит позитивный образ смерти.

Это не значит, что мы умираем по задуманному нами образу: случаи случаются с нами, и эти случаи ведут нас по избранному нами пути к смерти. Кому суждено быть утопленным, тому веревка не страшна.

3) И совсем другие случаи, совсем другая случайная судьба складывается в наших поисках и потугах бессмертия, потому что в каждом из нас теплится надежда обессмертить себя, хотя бы ненадолго, в малом кругу людей и хоть чем-нибудь: ребенком, научным открытием, стихами, злодеянием… Нам хочется продлить нашу биологическую жизнь, потому что мы страдаем от своей смертности, от нашего несовершенства. И эта неосязаемая нами цепочка случаев делает из несостоявшегося подводника иосифабродского поэта Иосифа Бродского, из неудачного фортификационного поручика самого великого писателя, из обыкновеннейшего кагэбешника президента и так далее.

По отношению к предначертанной судьбе мы выступаем в роли робкой и безвольной невесты: «ничего не поделаешь, так, видно, суждено». В случайной судьбе мы – кузнецы своего счастья, женихи своей судьбы. Обрученные с судьбой – по левую ли руку, по правую ли – мы обречены на нее и в своей воле, и в своем безволии. И это задает драматургию нашей жизни, но только в финале мы узнаем (или узнают зрители нашей жизни), что это была за пьеса: фарс, детектив, комедия, драма или трагедия. Но в любом случае мы – авторы своей судьбы. Потому что тот, кто хотя бы раз или иногда был автором, тот знает: что-то пишешь сам, а что-то приходит само собой, и ты лишь канал или орудие написания (на бумаге, холсте, в нотных линейках или еще каким-либо вычурным образом). И в этом соавторстве – непреходящая прелесть нашей жизни и нашей судьбы: судьба ли вмещает нашу жизнь, жизнь ли вмещает нашу судьбу – все равно весело и радостно творить с кем-то в паре и наедине от остального мира.

А пока мы живы, мы можем рассуждать лишь о моменте или моментах судьбы:

Момент судьбы впрямую зависит от событий и поступков и находится в обратной зависимости от времени:

И отпущенное нам время – это еще и время, чтобы задавать себе разные вопросы, в том числе и этот: «Откуда берется судьба?»

География, претендуя на пространственный анализ, а, следовательно, на анализ реального (о чем – ниже), этим мало занимается: ведь анализ всегда вторичен по отношению к синтезу. М. Хайдеггер утверждает, что впервые «анализ» был использован Гомером в «Одиссее»: по ночам Пенелопа расплетала («анализировала») рубашку Одиссея, которую ткала («синтезировала») в дневное время. В географии нет общепризнанной теории пространства, синтезирующей географические представления о нём. Данная статья не претендует на создание этой теории, но лишь ставит вопрос о её необходимости.

Пространство

Пространство невозможно рассматривать вне времени, с которым оно составляет пространственно-временной континуум, с чем согласны и физики, и математики, и географы, и историки.

Время удивительно разнообразно.

Прежде всего, следует различать циклическое («мужское») и векторальное («женское») время. Цикличность времени выражается в календаре и циферблате, циклическое время подчиняется идее «ничто не ново под луною» (Зенон Элейский) и потому и называется «мужским» или «хозяйственным», что подчеркивает повторяемость и неизменность хозяйственного круга дел, забот, начинаний, свершений и результатов. Векторальное время все время куда-то безвозвратно уходит и просачивается в никуда, как наша жизнь – и нет ничего повторяющегося, все уникально и только раз, и все неисправимо, о чём учил ещё Гераклид Тёмный.

Кроме того, время ещё и дискретно, представлено мгновениями, точками, хронотопами «здесь и сейчас», ситуациями.

Время также может быть перфектным и имперфектным, говоря грамматически, состоявшимся и несостоявшимся, текущим и идущим. Мы, так стремящиеся к совершенству, по природе своей несовершенны и потому все время меняющиеся, мы – становящиеся, но все никак не устанавливающиеся (по Бахтину). Мы по-человечески живем в имперфектном времени и отмечаем перфектно лишь следы прошедшей истории или тени на будущем своего существования, что происходит лишь временами, искрами, точечно.

Время и субъективно, и объективно. Объективное время – исторично, оно течет – то от Сотворения мира, то от архея, то от Рождества Христова, то вообще от Октябрьской революции. Наше индивидуальное время субъективно и обычно никак не совпадает с историческим временем: мы голодны или хотим спать, любить независимо от вяло текущего и постороннего для нас исторического времени. Мы стареем и умираем не в силу хода истории, а по собственной небрежности.

Эти три парные характеристики времени сильно усложняют онтологию времени, но это еще не все.

Из точки под названием «настоящее» разворачивается два веера (или два крыла?).

Один из них – веер прошлых времен: вчерашнее, прошедшее и былое прошлые. Вчерашнее прошлое, стоящее за нами, уже состоялось и протекло. Прошедшее прошлое также стоит за нами – это то, что прошло и произошло во вчерашнем прошлом, ведь часто так бывает, что вчера ничего не произошло и не прошло, и мы говорим в таком случае «вчерашний день прошел впустую». Былое прошлое расстилается перед нами, и мы следуем за ним и теми, кто был до нас: наши непосредственные и отдаленные от нас порой на столетия и тысячелетия родители и учителя. Мы – в конце этой цепочки и вереницы. Мы ступаем за ними, а за нами – наши дети и наше будущее.

Другой веер – веер будущих: завтрашнее, грядущее и проектное будущие. Завтрашнее симметрично вчерашнему. Помимо завтра начинает брезжить грядущее, онтологически отличное от настоящего, но никак нами не формируемое. Грядущее – это то, что наступит без всякого нашего участия, нагрянет на нас и обрушится: Страшным Судом, например. И, наконец, мы строим планы, проекты, прожекты и прочие конструкции будущего, как и грядущее, онтологически отличного от настоящего, но включающего в себя наши цели, нашу волю, нас самих. Если завтрашнее и грядущее имеет несовершенный вид в силу нашего неучастия в них, в силу независимости от нас, то проектное будущее – безусловно перфектная форма теней наших воль, целей и желаний.