Марк Неймарк - Геополитика «мягкой силы»: опыт России

У аналитиков есть объективные основания считать, что к началу третьего десятилетия XXI века весь глобализованный мир, испытывающий колоссальное давление масштабных технологических, социокультурных и геополитических перемен, оказался на пороге очередной, а вполне возможно, и беспрецедентной по масштабам, кардинальной политико-институциональной трансформации, которая в перспективе изменит образ жизни и характер социальных интеракций во всем мире. Необходимость и закономерность такой трансформации в период 2017–2021 гг. (и шире – в период 2017–2029 гг.) обоснована в рамках теории эволюционных циклов мировой системы. В рамках очередного эволюционного цикла она воплощает собою переход к фазе революции мирового рынка, критически важный начальный период этой геополитической и геоэкономической революции [11] См.: Лапкин В. В., Пантин В. И. Глобальная политико-институциональная динамика в условиях дестабилизации миропорядка (на примере стран ЕС и России) ⁄⁄ Полис. Политические исследования. 2020. № 4. С. 58. .

В контексте исследуемой проблематики в главном фокусе геополитики – особенности распределения/перераспределения сфер влияния и центров силы в глобальном пространстве. Анализируя в этом контексте роль “мягкой силы”, К. И. Косачев предупреждает, что она не автоматически становится инструментом геополитики, ведь ею обладают все государства и народы, привлекательные для других. “Она становится орудием скрытой агрессии тогда, когда налицо есть воля и цель ее применения: подчинить, заставить поменять внутреннюю и внешнюю политику, включить в сферу своего влияния, даже если для этого нужно организовать госпереворот, разорвать исторические и экономические связи, разжечь гражданскую войну” [12] Косачев К. “Мягкая сила” принуждения и вмешательства ⁄⁄ Известия. 08.06.2017. URL: https://iz.ru/603503/konstantin-kosachev/miagkaia-sila-prinuzhdeniia-i-vmeshatelstva (дата обращения: 18.03.2021). . При этом было бы ошибкой рассматривать “мягкую силу” как некий удобный инструментарий прямого действия и управляемого воздействия на политику стран, в отношении которых она применяется. Чрезмерность завышенных ожиданий стала особенно очевидной в условиях растущей неопределенности в мировой политике.

С “мягкой силой” связано – прямо и опосредованно – становление геополитического кода государства, поскольку он основывается на образных и нематериальных представлениях о пространстве. Его отличает, по мнению И. Окунева, конструируемость и множественность. В первом случае это означает, что геополитический код в еще большей степени, чем политико-географическое положение, является не предзаданным, а моделируемым обществом (как правило, лидерами общественного мнения и СМИ), а его переменные оказываются очень гибкими и легко подстраиваются под изменения внутренней или внешней политической повестки дня. Во втором – что в обществе всегда присутствуют разные представления о географическом положении страны, и динамика геополитического кода отражает конкуренцию данных представлений. Он подчеркивает, что, на первый взгляд, геополитический код, отражающий только представления о месте России в мире, вторичен по отношению к военным блокам, объемам торговли и официальным стратегическим целям. Экспертно-обоснованным представляется его вывод в контексте “мягкой силы” о том, что “именно восприятие себя в окружении других и является тем скрытым мотивом, формирующим стратегическое видение, торговые и военные альянсы, в конце концов, непримиримые точки зрения на будущее, провоцирующие конфликты между странами. Не разобравшись в том, каким видит мир вокруг себя тот или иной народ, невозможно найти с ним общий язык, а значит, и понять” [13] Окунев И. Геополитические коды России – внешнеполитическая стратегия и национальные приоритеты ⁄⁄ РСМД. 27.02.2020. URL: https:/⁄ russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/geopoliticheskie-kody-rossii-vneshnepoliticheskaya-strategiya-i-natsionalnye-prioritety/ (дата обращения: 17.03.2021). .

Отсюда важность для понимания современной сути и реального потенциала “мягкой силы” тех базовых, принципиальных вопросов, которые столь плотно увязаны с геополитическим кодом государства: кто является нынешними и потенциальными союзниками? кто является нынешними и потенциальными врагами? как сохранить нынешних союзников и привлечь потенциальных? как противостоять нынешним врагам и предотвратить появление потенциальных? как объяснить эти четыре выбора населению и международному сообществу? (причем значение последнего вопроса в современном мире становится определяющим) [14] Об этих вопросах, сформулированных одним из авторов концепта геополитического кода государств К. Флинтом, см. там же. .

В условиях же новых – гибридных – форм геополитических противостояний и противодействий практическое значение “мягкой силы” не только не ослабевает, а, наоборот, усиливается, приобретая видоизмененные черты и особенности. Как важный фактор современной геополитики рассматривают “мягкую силу” Ю. И. Матвеенко и М. Г. Галаева. В их представлении специфика “мягкой силы” России состоит в противодействии экспансии геополитических конкурентов в информационно-психологической и культурной областях, а также в ответных действиях в виде проецирования своих национальных достижений и духовных ценностей в мировом пространстве. Они определяют “мягкую силу” как “способность управлять массовым сознанием путем воздействия на систему ценностей людей, их мировоззрение и культурно-цивилизационные коды, тем самым обеспечивая “добровольное” подчинение того или иного общества». При этом возможности использования потенциала “мягкой силы” в деструктивных целях плотно увязываются с теорией “управляемого хаоса”, которая предполагает: во-первых, объединение в нужный момент и на требуемый период разрозненных политических сил, проявляющих недовольство в отношении легитимной власти; во-вторых, подрыв уверенности самих лидеров страны в своих силах и в лояльности армии, служб безопасности и других силовых структур; в-третьих, прямую дестабилизацию обстановки в стране, поощрение настроений протеста с привлечением иностранных агентов, которые, в свою очередь, будут сеять в обществе чувство паники и недоверия к власти; в-четвертых – организацию смены власти путем “демократических” выборов, вооруженных выступлений или другими методами [15] См.: Матвеенко Ю. И., Галаева М. Г. “Мягкая сила” как фактор современной геополитики ⁄⁄ PolitBook. 2015. № 1. С. 165, 169–170. .

Уникальность коронакризиса исследователи видят в разрыве с вековой историей чисто экономических и финансовых циклических и структурных рецессий. “По-видимому, в перспективе геополитические, эпидемиологические, климатические, миграционные триггеры окажутся в фокусе прогнозирования циклической динамики и выработки контрциклических стратегий” [16] Дынкин А., Телегина Е. Пандемия и посткризисный мир ⁄⁄ Мировая экономика и международные отношения. 2020. Т. 64. № 8. С. 13. . С этим выводом органично перекликается утверждение К. С. Гаджиева, что геополитика «переживает своего рода новое “осевое время”, в условиях которого осуществляется процесс трансформации старого порядка, смена парадигмальных основ господствовавшего евро-западно-центристского мира и либерального/однополярного миропорядка. Такую трактовку событий можно рассматривать как новую Великую трансформацию, в процессе которой осуществляется завершение одного исторического периода и вступление современного мира в качественно новую фазу своего развития» [17] Гаджиев К. Размышления о великой трансформации в условиях турбулентности. С. 80. .