Владимир Обручев - В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.

После этого я немного разочаровался в наших следопытах: они ведь говорили, что там трое мужчин и нет детей.

С утра Бека уходит уговаривать эвенов. Сначала он побывал в ближайшем чуме, но не достигнув здесь никаких результатов, отправился за несколько километров в сторону, где стояла еще одна семья. Эвены в ближайшей юрте отказались итти с нами и, как рассказывал Бека, очень испугались. Они были напуганы шайками белогвардейцев, бродившими здесь несколько лет после революции и отнимавшими продовольствие и оленей. Прослышав о нашей экспедиции, они думали, что это опять военный отряд и что у них могут увести оленей, а самих мужчин забрать в проводники.

Днем к нам пришел — вероятно, на разведку — невзрачный мальчик лет семнадцати. Войдя в палатку, он остановился, поискал глазами икону и, не найдя, перекрестился несколько раз на висевшие рукавицы. Потом сел у входа и долго молчал, пока мы не стали его расспрашивать.

Другое посещение было более эффектным. Пришел эвен средних лет в яркожелтом кафтане, расшитом красными и синими блестками по бортам и вокруг карманов. Ехать с нами он не хотел: он прибыл сюда с верховьев Сугоя за серьезным делом — высватать невесту. Мы пробовали уговорить его нарисовать нам верховья Коркодона и Сугоя. Он взял в руки карандаш, хотел провести линию — эвены вообще хорошо рисуют карты известных им мест, — но потом боязливо отка зался.

Днем я ходил вдоль по Коркодону, чтобы осмотреть прибрежные утесы, и видел еще одного эвена, ловившего рыбу из проруби. Он сидел совершенно неподвижно на льду, скорчившись над прорубью и спустив в нее лесу, и даже не поднял головы, когда я подошел. На мое приветствие он ответил "здорово" и опять уставился в прорубь. Одежда на нем была вся рваная. Совершенно голая, вылезшая парка, ошейник-боа из потертой росомахи и ровдужные перчатки с прорванными пальцами. Результат такой рыбной ловли здесь очень скудный, но, как передавал Бека, эвены были очень довольны. Они стояли только неделю и уже поймали пять рыб; жизнь этих эвенов была нелегка.

Бека возвратился из второй юрты с тем же отрицательным результатом. По его словам, никто из эвенов не соглашается ехать с нами, утверждая, что они верховьев Коркодона не знают. Эти эвены кочуют по водоразделу среднего течения Кор кодона и Сугоя, никогда не выходят ни на Колыму, ни на Охотское побережье и никогда не видели ни русских, ни тор говцев-якутов. Закупки для них делает один богатый эвен, который живет значительно выше по Коркодону, и никто из них не только сопровождать нас, но даже рассказать дороги не сможет. Только один старик сжалился над нами и дал Беке краткие сведения о предстоящей дороге.

Вечером мы с Бекой едем к старику, с тем чтобы, по возможности, добыть у него побольше сведений. Чум стоит в лесу, на горе, над рекой, среди редкого лиственничного леса. Нас усаживают на почетную сторону, на оленьи шкуры. Старуха принимается готовить угощение. Прежде чем начать резать мясо, она моет руки и лицо, прыская водой изо рта. Чай подает ся на маленьком низком деревянном столике; на эмалированной тарелке разложены кусочки оленьего мяса.

Старик рассказывает, что в молодости он бывал в верховьях Коркодона, что итти еще очень далеко и что мы не прошли да же полпути. Дальше будет еще узкое место — ущелье с отвесными скалами, называющееся Абкит ("Ущелье" по-эвенски). От этого ущелья до верховьев реки столько, сколько до ее устья.

Далеко за ущельем, на левом берегу, будут крутые утесы Элень. Против этих утесов находится речка, по которой когда- то русские купцы приезжали на собаках из Гижиги через Омо лон. Эта речка называется "Русская река", и по ней можно перевалить на Омолон, а сам Коркодон уходит дальше между двух высоких гор и разделяется на две речки.

Мы долго сидим у старика, но, видимо, он действительно позабыл многое и не может указать нам точных расстояний и названий тех рек, которые нам будут встречаться.

Все время, пока мы находимся в чуме, взад и вперед шныряет собака, которая хочет получить подачку со стола. Вскоре приходят дочь и сын хозяина и садятся скромно по ту сторону очага. Сын принес тушку зайца, которую тут же принялись разделывать.

На следующий день мы отправляем обратно нашего старика юкагира, так как дальше все равно ни дороги, ни названий он не знает, и идем снова без проводника. Сначала, как рассказывал эвен, нам нужно итти в стороне от реки, через болота, для сокращения дороги, а также и потому, что вблизи реки по правому берегу на значительном расстоянии все кормовища выжжены. Днем мы двигаемся среди полного безмолвия. Часто попадаются только следы белок, лисиц и зайцев. Иногда пролетит кукша или черный мрачный ворон.

Впереди каравана обычно идет старший помощник Беки — якут по прозвищу Кука, старый, опытный проводник, который хорошо умеет выбирать и прокладывать дорогу. Это далеко не простое дело и к тому же очень утомительное: надо все время итти на лыжах по снегу и тащить за собой связку нарт. Передовая нарта идет почти совсем пустая, и олени только пробивают снег. Следующая — с небольшим грузом, а дальше идут уже груженые нарты, на каждой из которых лежит около ста пятидесяти килограммов. Передние олени часто выбиваются из сил, и их приходится сменять. Но Кука весь день неутомимо идет вперед, всегда веселый, мурлыкая какие-то песни. То он бро сает связку и отходит вперед, чтобы выбрать хороший спуск в ручей или в протоку реки, то прорубает заросли, через которые мы пробираемся.

Следом за связкой Куки идет другая связка, которую ведет сам Бека, а затем другие ямщики, Димитрячка и Конон. Ди митрячка — маленький, немного горбатый якут. Конон — веселый молодой парень.

Кука оптимистичен, в то время как остальные, в особенности русские рабочие, начинают унывать. Кука считает, что все обстоит превосходно и мы, несомненно, выйдем на Омолон.

На стоянках, место для которых выбирает Бека или Кука, раскопав снег и освидетельствовав мох, оленям предстоит но вая работа — копытить снег, чтобы добывать мох. По мере того как мы двигаемся на восток, приближаясь к морю, снега становятся глубже, и все труднее пробивать дорогу и кормить оленей. Но на дневках у них все же остается достаточно време ни, чтобы слоняться по лагерю в поисках чего-нибудь соленого. При этом они жуют все, что попадется — мешки, меховые рукавицы, шапки, пробуя все на вкус. Один олень из моей упряжки раз ночью съел четыре килограмма топленого сала и потом трое суток страдал желудком.

Дня через три после того, как мы покинули стан эвенов, мы увидели, что впереди Коркодон разделяется на две долины: одна уходит на юг, а другая — в высокие горы к северо-востоку. Кажется, это то направление, которое нам необходимо, и когда я догоняю Куку, остановившегося среди равнины, чтобы попра вить оленей, он с радостью сообщает: