Валерий Губин - Метафизика памяти

© Губин В.Д., 2017

© Российский государственный гуманитарный университет, 2017

Мы живем, утверждал Пьер Нора, в эпоху «всемирного торжества памяти», наступившего в силу глубокого изменения традиционного отношения к прошлому. Формы этого изменения многообразны: восстановление следов уничтоженного или отнятого прошлого; культ корней и развитие генеалогических изысканий; бурное развитие всяческих мемориальных мероприятий; юридическое сведение счетов с прошлым; рост числа разнообразнейших музеев; повышенная чувствительность к сбору архивов и к открытию доступа к ним. «…Мир затопила нахлынувшая волна вспоминания, прочно соединив верность прошлому – действительному или воображаемому – с чувством принадлежности, с коллективным сознанием и индивидуальным самосознанием, с памятью и идентичностью» [1] Нора П . Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас. 2005. № 2–3. [Электронный ресурс] URL: http://magazines.russ.ru/nz/ 2005/2/nora22.html (дата обращения: 05.09.2016). .

П. Нора предложил назвать наше время «мемориальной эпохой». Раньше история была едина, а память, по определению, множественна – потому что индивидуальна по сути. Раньше индивиды имели память, а сообщества – историю. В мемориальную эпоху появляется идея коллективной памяти, эмансипирующей и сакрализованной. Эмансипация выразилась в том, что теперь стало можно помнить. Это особенно явно проявилось в странах, вышедших из под гнета тоталитарных режимов ХХ столетия, будь то коммунизм, фашизм или какая-нибудь другая диктатура. Раньше прошлое народа все время изменялась. Как писал Дж. Оруэлл в своей знаменитой книге, будущее было хорошо известно, оно было запланировано в программных документах и директивах правящих партий, а прошлое все время менялось, в зависимости от изменения генеральной линии. Теперь повсеместно стало происходить сведение счетов с прошлым, возрождение традиций, забытых, задавленных официальной пропагандой. Исчезновение идеологической трактовки истории вернуло прошлому свободу, неопределенность, весомое присутствие в настоящем – как материальное, так и нематериальное. Стала утверждаться претензия на истину более «истинную», чем истина истории: истину живой памяти о пережитом. Но чем дальше мы во времени от вспоминаемого события, тем меньше живых свидетелей, живой памяти. Остается только коллективная память, записанная в книгах, воспроизведенная в исторических текстах. Имена, даты похожи на надгробные надписи, а история – на кладбище, где пространство ограничено и все время надо искать место для новых могил (М. Хальбвакс). Поэтому среди культурологов и историков возобладала точка зрения, согласно которой подлинной памятью обладают именно сообщества. Чтобы воскресить в памяти собственное прошлое, часто приходится обращаться к чужим воспоминаниям. Более того, функционирование индивидуальной памяти невозможно без этих инструментов – слов и идей, не придуманных индивидом, а заимствованных им из его среды [2] Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2–3. [Электронный ресурс] URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005 (дата обращения: 04.08.2016); Лоуэнталь Д. Прошлое – чужая страна. СПб., 2004; Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999; Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб., 1997; Ассман Я . Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004; Гаспаров Б.М . Язык, память, образ. М., 1996; Память культуры. История и семиотика. [Электронный ресурс] URL: www.bimbad.ru/biblioteka/article_full.phP?aid=1037 (дата обращения: 03.05.2015); Трубина Е. Учась вспоминать: векторы исследований памяти // Власть времени: социальные границы памяти / Под ред. В.Н. Ярской и Е.Н. Ярской-Смирновой. М., 2011; С. 25–44. Хаттон П.Х . История как искусство памяти. СПб., 2003; Danziger K. Marking the Mind: a history of memory. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2008; Sutton J. Philosophy and Memory Traces: Descartes to connectionism. Cambridge Univ. Press, 1998. .

Индивидуальная память может претендовать на реальность, полагают исследователи, только в качестве части коллективной памяти (для ее выражения просто нет приватного языка). Дело поэтому не только в том, что рамки, «кадры» памяти индивида зависят от памяти его коллективов, но и в том, что коллективная память в индивидах и воплощается. Социальность памяти поэтому – не столько главный модус ее функционирования, сколько следствие того, что люди – социальные, говорящие существа.

Все эти работы, глубокие и интересные, посвященные анализу исторической и культурной памяти, не задаются вопросом: как вообще возможна память? Где исток нашей способности помнить?

Существуют основания, писал М. Хальбвакс, различать две памяти, одну из которых можно, если угодно, назвать внутренней, а другую – внешней, или же первую – личной, а вторую – социальной. «Говоря еще точнее (с только что указанной точки зрения): автобиографическая память и историческая память. Первая использует вторую, поскольку, в конце концов, история нашей жизни является частью истории. Но вторая, естественно, шире первой. К тому же она представляет нам прошлое лишь в сокращенной и схематичной форме, в то время как память о нашей жизни представляет гораздо более непрерывную и густую картину» [3] Хальбвакс М . Указ. соч. .

Нельзя не согласиться с французским мыслителем в том, что сосредоточивая внимание на индивидуальной или на коллективной памяти, мы на самом деле исследуем два различных предмета. События и даты, составляющие сам материал групповой жизни, для индивида могут быть только внешними знаками, к которым он может обращаться, лишь покидая рамки своего «я».

В данном исследовании я попытаюсь отвлечься, насколько это возможно, от того, что составляет предмет коллективной (культурной, исторической) памяти, и размышлять о памяти в собственном смысле этого слова. Можно ее назвать индивидуальной памятью, но это не просто память отдельного человека – это память человека, живущего в истории, в культуре, погруженного в традиции, в символы. Коллективная или историческая память – это абстракции, которые становятся живыми только у индивида, вглядывающегося в свою память. Только через воспоминания он выходит к культурным или историческим истокам памяти. Она мертвая, пока человек ее не оживит.

Память – это не автоматически дающееся наследие. Люди обычно ничего не помнят, как не помнят животные, или, лучше сказать, помнят только то, что непосредственно касается их жизненных интересов, помнят то, что входит в их рефлекторный набор.