Маура О’Коннор - Как мы ориентируемся. Пространство и время без карт и GPS

Первые контакты с каллунаат , по всей видимости, относятся к X в. – сначала это были норвежцы, затем европейские путешественники, а в XVII в. появились китобои. Рыбаки и китобои принесли с собой новые орудия: металлические ножи и иглы, ружья, ткань. Приезжали миссионеры, которые пытались «цивилизовать» иннуитов, обратив их в христианство; англикане и католики соперничали друг с другом, стараясь увеличить число своих единоверцев. Миссионеры познакомили местных жителей со слоговым алфавитом, чтобы новообращенные могли читать Библию. Охотникам и их семьям объясняли, что в воскресенье нужно сидеть дома. Шаманизм и древние традиции, такие как татуировка на лице женщин, были запрещены. Ущерб для культуры от встречи с каллунаат – не говоря уже об алкоголе и европейских болезнях – был огромным. Но некоторые глубоко укоренившиеся аспекты жизни иннуитов остались нетронутыми. Независимо от того, обратились ли они в христианство, люди должны были путешествовать и охотиться, чтобы выжить.

Все начало меняться только в XIX в., когда Компания Гудзонова залива, которой владели англичане, начала строить фактории в Восточной Арктике. Компания продавала меха на европейских рынках, и многие иннуиты стали охотиться на животных, чтобы обменять их шкуры на табак, оружие и продукты. Фактории превратились в центры экономической активности, и они притягивали к себе семьи иннуитов, побуждая переходить от полукочевой жизни к оседлой. Торговля мехами также серьезно повлияла на отношение иннуитов к путешествиям. Антрополог Сара Боунстил писала, что капканный промысел был очень трудоемким и отвлекал людей от традиционных занятий, таких как охота. Этот сдвиг, в свою очередь, усиливал зависимость от продуктов питания, поставляемых Компанией Гудзонова залива, и охотникам приходилось ставить еще больше ловушек, чтобы продавать добычу – и на полученные деньги покупать еду уже себе.

В 1930-х гг. цены на меха резко снизились и численность северных оленей сократилась. Многие иннуиты оказались на грани голода, и канадские власти приняли законы, возлагающие на правительство ответственность за их выживание. После окончания Второй мировой войны Министерство здравоохранения и социального обеспечения начало внедрять патерналистские программы социальной инженерии, предназначенные для ассимиляции иннуитов в общество белых людей, якобы с гуманитарными целями. Закон обязывал отправлять детей в школы-интернаты, и многих разлучали с семьями. В школе детей наказывали, если они говорили на иннуитском языке, инуктитуте. Правительство строило поселки для оседлого проживания и давало иннуитам дома, поощряя их к наемному труду в горнорудной отрасли и сфере обслуживания. Была создана инфраструктура здравоохранения, и женщин поощряли рожать детей в больницах. Пациентов с туберкулезом помещали в санатории на юге; канадское правительство было убеждено, что сможет более эффективно помогать иннуитам, если они перейдут к оседлому образу жизни.

Родители Соломона Ауа жили в эпоху этих исторических событий. Его мать, Агалакти, родилась на стойбище и в возрасте тринадцати лет была выдана замуж за его отца, которого тоже звали Ауа. В книге «Сакиюк» Агалакти рассказывает антропологу Нэнси Вахович о том, как в 15 лет родила свою первую дочь, которую назвала Оопа. Следующие 30 лет они вели кочевую жизнь – охотились и торговали с факториями. Ауа отправлялся на охоту на нартах, на лодке или пешком, а его жена шила одежду из оленьих шкур для мужа и детей. Когда на одно из стойбищ иннуитов пришли англиканские миссионеры, Агалакти и Ауа крестились, взяв имена Апфия и Матиас, а имя Ауа стало фамилией. В 1961 г. канадские власти заставили семью Ауа отдать детей в школу-интернат, чтобы те могли выучить английский и подготовиться к работе по найму. «Им пришлось, таков был закон: все ученики должны были жить в школе. Все мои дети были такими маленькими, когда пошли в школу. Казалось, они становятся все младше и младше, – вспоминала Апфия в 1990-х гг. – Мы оставляли их там, но очень, очень скучали по ним. Мы так скучали!» [28] Wachowich Nancy, Apphia Agalakti Awa, Rhoda Kaukjak Katsak, and Sandra Pikujak Katsak. Saqiyuq: Stories from the Lives of Three Inuit Women (2001). P. 106.

Соломон был восьмым ребенком в семье, и, когда ему исполнилось семь лет, родители обратились к властям с просьбой оставить его у себя. Вместо него они предложили отправить в школу двух других детей – чтобы один их сын мог охотиться с отцом. Они хотели, чтобы Соломон перенял образ жизни и традиции иннуитов.

Когда за детьми в Понд-Инлет пришла лодка, чиновники взяли на борт Соломона, чтобы вылечить ожог на руке, который тот получил от горячего тюленьего супа. Но, когда муж Агалакти пришел забрать Соломона домой, он обнаружил сына в классе – его отправили в школу. «Мой муж спросил учителя, может ли он забрать сына, учитель ответил, что нет, и они начали спорить. Они сильно кричали, а потом мой муж взял Соломона за руку и вывел за дверь. Он был очень, очень сердит. Он даже не остановился, чтобы взять парку Соломона. На обратном пути в стойбище мой муж отдал Соломону свою парку» [29] Ibid. P. 108. . У Соломона было одиннадцать братьев и сестер, но только он один вырос в тундре.

В Арктике солнце – плохой помощник в навигации. За полярным кругом зимой оно исчезает за горизонтом, а летом никогда не заходит. И только в марте есть краткий период, когда оно восходит на востоке и заходит на западе. Чтобы вычислить направление по солнцу, нужно знать его сложную, постоянно меняющуюся траекторию на небе в каждое время года, и, хотя многие охотники умеют это делать, они никогда не полагаются на солнце как на главное средство для навигации. Они используют целый набор подсказок, рассказывал Ауа, зачастую в сочетании друг с другом, чтобы ориентироваться в любую погоду и в любом арктическом ландшафте. Одна из таких – заструги , или снежные наносы, напоминающие волны. Представьте, что вы находитесь недалеко от поселка Санираяк (его также называют Холл-Бич), говорит Ауа. Место абсолютно плоское – ни гор, ни других ориентиров. Но в начале зимы выпадает свежий снег, образуя мягкие сугробы, которые называются улуангнак – то есть «в форме щеки». Затем начинает дуть ветер, уангнак , с северо-северо-востока. Уангнак разрушает сугробы, меняя их форму. «Они вытягиваются вот так, – Ауа высовывает язык, так чтобы его кончик был направлен вниз. – Это называется укалурак , снег «в форме языка». Он указывает на север. Как понять, куда идти, если вам нужно на запад или на восток? Просто идите поперек языков».

Ауа берет лежащие на столе пакетики с виноградным и апельсиновым желе и раскладывает их, иллюстрируя свою мысль. Например, вы направляетесь на юг, к океану, сказал он и положил пакетик желе на край стола. Или вам нужно на север, в тундру, – другой пакетик оказался в центре стола. «Выходя из поселка, вы смотрите на языки и отмечаете, под каким углом их нужно пересекать. Вверх? Поперек? Или в направлении на десять часов? На один час? На обратном пути все наоборот. Если вы пересекали языки прямо вверх, то назад должны идти вниз».