Артур Шевененов - Резидуаль

Но вот, помимо слов апостольских – столь же смиряющих, сколь и утешительных – вспоминается гимнография прошений, а именно греческого: «Eis polla ete, Despota!» Привычно, и в согласии с несколько суженным новогреческим изводом, это толкуется в духе: « [На] многая лета [подаждь, Господи]!» Но что, если речь как раз об испрошении полноты возрастания в возраст Христов, по слову же апостольскому, а то и смиренная открытость , искание явления воли в самом вызревании обстоятельств , в «исполнении времен», как обсуждалось выше для всякого плода, чья полнота и простая наблюдаемость нечленима и едва сводима к линейному дроблению на элементарные, планируемые приросты, волюнтаристски задаваемые веса «портфеля» жизненного выбора? Исполни яко/егдаже волиши, подаждь во благовремении ! Доверие простой полноте и славление единственно Того, Кто вполне и заслуживает славы тождественно да просто, вне конкретики или времени подаваемого.

Едва ли напрасно люблю и предпочитаю языки древние: в них не просто полнота, но и простота связей внутренних и внешних, меж наречиями и макросемьями. Вот и с др.-греч. polla («сполна») при ближайшем рассмотрении все просто: ому графично и ому семантично же другому, ранее рассмотренному /h/eury. Учитывая диахронический ряд изведения (где знаки «больше» и «меньше» как раз и могут означать сужение либо восполнение/восхождение, как и «стрелу времени», антецедентности, имплицирования и деривативности; а слэш – соотв. вариативность или сценарность), видим: poll- what с метатезой в конце), а также чередование сонорных R/L=«рь/ль/-ь» (результирующих в простом, нередко почти беззвучном смягчении), две вышеприведенные основы – polla <*pwlw & heury <*Hwrw – не только связаны, но и отсылают к основе основ, апофеозу простой полноты: au/ai . Опять же, учитывая, что праиндоевропейское (да и общесемитское, и адамическое) H реализуется на группе (e, a, u). Право, широка же Эурюопа – и, тем самым, автоморфна всенаиболее!

Эк занесло-то нас широко в «растекании мыслью по древу»; но тогда отчего б не предложить несколько более тонкой настройки для иллюстрации и охвата сразу всех вышепредложенных связующих закономерностей? Например, реконструируемое *PIE s-preg/h/ расслоилось на др.-англ. spreoch-an/spraegh-an и нем. sprechen с последующей редукцией первого до speak (падением сонорного -рь- до простого смягчения). Вместе с тем, первооснова вполне может, в меру рассмотрения *s- как каузатива или эргатива, согласоваться с такими понятиями, как spill (англ. «разлив»), spread (англ. «распространение»), /dia/spora (греч. «рассеянье»), пожалуй, резерва или резидуали , Pareto-slack (ср. слав. *pъrъkъ> прок/порок=потенциал/запас). Заметьте, сколь стройно возводит все это к искомой общей этимологии заполнения . Более того, с угадываемой сродностью тем же основам heury & poly с учетом чередования в рамках индоевропейской языковой полноты как начальных h-/s-, так и конечных —g/-w: cf. *s-preg

И даже наиболее профанные либо «подлые» когнаты вроде «брехать» в обоих основных значениях – распространять (информацию) и лгать (отклоняться и искажать последнюю) – коннотируют тот же самый разброс как широту, пусть и подлежащую сужению. Сродная основа pregh-/breoch-, помимо англосакс. и англ. spread/broad (ширить, широк), проглядывается и в в.-нем. prah-t/brah-t, и в, казалось бы, более отдаленных слоях либо ветвях значений вроде «разлома, разделения» break/breach, брешь, брожение/разброд, прочь/прочее/перечить (кстати, омуcемантично и сем. «bd=«рушить/губить» сродни м е не rq/dq= «измельчение/крушение, глупость» и в противовес двойственному ’bd=«творить/делать», в свою очередь омуграфичному сем. же p-l=«делание», pl-g/pr-tz=«разделение» против pr-q= «восстановление/спасение» и qbl= «узы/узость/утеснение», ср. c*bn=«связеподобно» против hbl=«бессмыслие», ср. hyper/hybris), как и в «бред/ни/», «блуд, /за/блуждать/ся/» (с оттенками беганья здравого смысла или правды), – даже в противоположности намекая на восстановимость до общего: резидуали . Как пути, результата требуемого, механизма.

***

Но что же там с талебовостью: не окажется ли, что стыкуемся паче воли и чаяний? Если и так, то не только с сим автором, а и – формально – с откровенными… врагами и личными, и истины как таковой. Так бывает: совпадение в частном весьма поверхностно и мало о чем говорит. Ведь и свободные радикалы вольны сталкиваться там, где на орбитальные частицы распространяется, скажем, запрет Паули. Но все подобного рода стечения равно случайны, и вне системы – словно бы хаотичны. Попросту бессмысленно что-либо соотносить вне полноты: просто не выйдет. Однако, таковой несоотносимостью имманентная хаотичность или же случайность (на коей по-видимому настаивает талебовость в критике «платонического заблуждения») отнюдь не утверждается!

Что ж, честности для или нравственной гигиены ради, не откажем в совпадениях там, где оные проглядываются, пусть и мнимо. Это коснется талебовости и как критики внешнего (платонизма), и как утверждения внутреннего (в частности, принципа «штанги»).

Но если в настоящей книге с первым аспектом разделаемся оперативно (подробное рассмотрение представляет тему книги отдельной, а нынешняя – лишь один из мостов, пусть и позднейших, как бы анахроничных или в нарушение благостно-линейной химеры времени, к вящему ужасу анекдотического научного руководителя, привыкшего к контролируемой плановости по обе стороны океана-границ, на Западе и на Востоке), то все же не без последствия для триумфатора: если и против Плато, то равно и супротив его врагов. Contra Platonem contrariosque eius, pro amicitate inimicitateque, de re ultraque.

На самом деле, для автора данного дискурса, речь пойдет о довольно горьком, пусть и отстраненно, опыте. Ведь, ни в малейшей мере не опираясь ни на платоновскую, ни на из оной следующую системы, тем не менее долгое время защищал мужа многоученейшего от досужих нападок, в части инсинуаций, для меня недопустимо пикантных. (Читатель, должно быть, уже убедился, что автор не расположен излишне заигрывать с толерантностью, буде таковая чужда всякой мудрости и сама по себе столь непримирима, что, обращаясь из жертвы в бич и палача, располагает к критике вновь открывшихся неказистостей на месте праздно-напрасно притязаемых красот.) Так вот, если из «Пира», как мнилось мне, едва ли что «этакое» следует (к примеру, изначально и долго казалось, что ссылки на эрос, «эротических дел мастерство» восходили лишь к поиску духовно-интеллектуальной эстетики, в т.ч. красивых форм и формул, а отнюдь не жгучих ощущений и сомнительных грез), то беглое знакомство с Phaedrus расставило больше точек, нежели многоточий. Хоть надежда на лучшее все еще теплится, это уже неважно, каково было изначально: ни на эйдосы (в архаическом варианте с дигаммой – weidoi=«виды»), ни на идеи в смысле идеального или потенциального (разве что в целях редукции к чему-либо привычному уху аудитории) не опирался. Впрочем, мои построения могут местами напоминать «все это» – да и только ли это? – неизменно случайно и ситуативно . Ибо все открыто независимо, совершенно вне приводимых традиций или их инструментария.