Леонид Исаенко - Волны памяти. Книга первая

Значение губок для моря проявляется и в другом. Своей подошвой они скрепляют отдельные камешки, снижая подвижность грунта и тем самым давая другим животным возможность поселиться на нём и на себе. В колониях губок наблюдаются различные формы мутуализма, то есть такого симбиоза, когда все сожители равным образом зависят друг от друга и, вполне вероятно, даже не могут существовать раздельно. Причём ключевым мутуалистом в таком сообществе являются губки.

Всем известно, что каждый человеческий индивидуум одновременно может быть и сыном, и папой, и внуком, и дедом, и гражданином своей страны, и больным-здоровым, и членом какой угодно партии, а также и не членом, продолжить можете сами. Однако мало кто знает, что он ещё и мутуалист…

Ничего страшного, не пугайтесь! За возможность состоять в братстве мутуалистов взносы не берут. Полуофициально уведомляю: мы с вами, как и многие другие живые существа, являемся общежитиями для сонма иных обитателей планеты. Бактерии, микробы, гельминты, вши, блохи, клещи – это первые пришедшие на ум представители фауны. А флора! Видели бы вы в микроскоп соскоб несколько дней не мытой собственной кожи. Красота неописуемая! И все они составляют нас – венцов природы, ключевых мутуалистов, с чем и поздравляю. Можете гордиться или брезгливо ужасаться, однако никуда от этого не деться. Познавший про мнимые и действительные опасности среды певец Элвис Пресли заключил свое тело при жизни чуть ли не в скафандр, создав свой собственный стерилизованный мир, но не того опасался. Беда, как водится, пришла совсем с другой стороны…

На дне моря каждый обломок, а не только живые кораллы и губки – это настоящие общежития, заселённые самыми различными организмами, многие из которых служат фундаментом для поселения других. Особенно привлекательны сетчато-перистые веера роговых кораллов – горгонарий: оранжевые, белые, красные, жёлтые, коричневые. Глаза разбегаются от многоцветья! Этим они могут поспорить с мифическими горгонами, давшими им своё название…

Настоящий облик многих морских животных можно рассмотреть только в среде их обитания, в воде, для этого мы взяли с собой аквариумы. Наполняю ёмкость забортной водой и, предварительно ополоснув, опускаю в неё по виду обрывок бывшей когда-то розовой выцветшей мокрой тряпки, кусок загустевшего киселя или желе отороченного узкой красноватой лентой, и еще что-то такое же неприглядное и непонятное, вроде разваренной цветной капусты. По тонкому шлангу свежая морская вода непрерывно поступает в аквариум, а по другому, со дна, выливается.

Конечно, добытые животные травмированы в трале, но немного погодя они приходят в себя и постепенно мокрая «тряпка» превращается в плоского ресничного червя турбеллярию, яркостью и чистотой красок соперничающего с лепестком лилии. «Кисель» закачивает в себя воду, преображаясь в морское перо нежно розового цвета. Только что мягкое и бесформенное, оно приобретает сходство с настоящим пером, а его дряблые кончики делаются острыми и колючими.

«Цветная капуста» также наполняется водой и становится ясно, что это альционария – ещё один представитель восьмилучевых кораллов. Немного воображения и отстранённости взгляда – и можно увидеть в ней куст боярышника с необычайно толстым баобабистым стволом в пору буйного июньского цветения.

Продолжая разгребать улов и время от времени выуживая заинтересовавшее меня животное, я помещаю его сначала в ведро с морской водой, а когда оно оправится от стресса и очистится, переношу в аквариум. Попадаются и моллюски: колючие муррексы, сетчатопятнистые конусы, приплюснутые архитектоники и китайские шапочки, трохусы и ещё множество более редких – ни вида, ни названия, ни самого факта существования которых мы до сих пор не знали. По видам моллюсков можно определить, какие грунты прочёсывал наш трал; архитектоники и оливы любят песчано-илистые, сравнительно мелководные участки, а вот китайские шапочки и каурии – исключительно каменистое дно, причём с наличием укрытий. Трохусы хоть и живут на илистых участках, но не прочь, чтобы рядом были камни. Если же эти моллюски попадают в трал мёртвыми и на большой глубине, то, следовательно, их снесло туда сильным течением.

Наибольший ажиотаж вызывают каурии или ципреи. Находка нового вида ещё больше подогревает интерес остальных коллекционеров, заставляя с особой тщательностью и вниманием осматривать все полости, куда эти моллюски, великие искусники маскироваться под окружающий субстрат, забираются на день.

Разбор улова закончен. Все живое расселено по аквариумам и другим сосудам с постоянно обновляющейся морской водой; унесена в лабораторию мелкая рыба для анализа (крупная пока оставлена на палубе), и мы приступаем к работе.

При разборке тралового улова работы начинаются с определения его видового состава. В первую очередь нас интересуют массовые объекты, представляющие интерес для промышленности, при определённых обстоятельствах в те или иные периоды своей жизни образующие скопления, на которых может работать промысловый флот.

Нитепёры, сауриды, сомы, зубаны, ставриды, скумбрии и пр., и пр. – мы должны определить точное название рыбы на всемирном языке науки – латыни, то есть установить, что же за рыба перед нами.

Страшно удобная вещь эта латынь, замечательный след оставили после себя римляне, не говоря уже о том, что, как пишется, так и читается.

Удобство для учёных в том, что все живые и неживые существа и вещества названы звучными латинскими именами, понятными всем, кто этим занимается, будь то австралиец, японец, швед или индус. Рыбы, птицы, сонм насекомых, микробов и бацилл, деревья и травы, горные породы, минералы и облака, болезни и лекарства, даже наши зубы-нервы и прочие органы. А облака – это же песня: циррус – перистые, симулюс – божественно прекрасная, снежно белая вата кучевых, аркус – с грозовым валом; всё имеет латинское название и всё классифицировано.

Вот и от нас требуется так же поступить с уловом и занести результаты промеров и определений в ихтиологический и гидробиологический журналы.

Обнаруженные живые существа систематизируются по нескольким группам: рыбы, ракообразные, моллюски – и в каждой из них идёт определение по возможности до уровня вида, причём не только качественно, но и количественно. И обязательно указать каким определителем пользовались, австралийца Мунро, скажем, или южноафриканца Смита. И теперь хоть через сто лет любой исследователь сможет взять наши журналы, и собранный нами первичный материал интерпретировать по-своему или сравнить с тем, что наблюдается на том же месте, но через такой большой промежуток времени. Похвалить нас или, в некоторых случаях, к сожалению, всё больше учащающихся, бессильно покачать головой? Такого вида на Земле больше нет…