Эстер Дюфло - Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности

В целом наши респонденты оказывались пессимистичнее профессиональных экономистов. Среди последних 40 % согласились с утверждением о том, что «наплыв беженцев в Германию, начавшийся летом 2015 года, принесет экономические выгоды Германии в последующем десятилетии», а большинство оставшихся выразили неуверенность или не дали ответа (только один не согласился) [11] “Refugees in Germany,” Chicago Booth, IGM Forum, 2017, http://www.igmchicago.org/surveys/refugees-in-germany (ответы нормируются по числу людей, которые высказывают свое мнение). . Напротив, среди наших респондентов только четверть согласились с этим утверждением, а 35 % не согласились. Кроме того, наши респонденты гораздо чаще полагали, что развитие робототехники и искусственного интеллекта приведет к широкому распространению безработицы и гораздо реже думали, что такое развитие создаст достаточно дополнительного богатства, чтобы компенсировать потери проигравших [12] “Robots and Artificial Intelligence,” Chicago Booth, IGM Forum, 2017, http://www.igmchicago.org/surveys/robots-and-artificial-intelligence .

Нельзя сказать, что причина такого расхождения во взглядах заключается в том, что экономисты всегда благоприятнее относятся к принципу laissez-faire [13] Laissez-faire – буквальный перевод с французского «позвольте-делать» – экономическая доктрина минимального вмешательства государства в экономику. – Прим. пер . , чем остальной мир. В более раннем исследовании сравнивались ответы экономистов и тысячи обычных американцев на 20 одинаковых вопросов [14] Paola Sapienza and Luigi Zingales, “Economic Experts versus Average Americans,” American Economic Review 103, no. 10 (2013): 636–642, https://doi.org/10.1257/aer.103.3.636 . В результате было обнаружено, что экономисты в (гораздо) большей степени согласны с повышением федеральных налогов (за это высказалось 97,4 % экономистов и только 66 % обычных американцев). Экономисты также проявили гораздо большее доверие политике правительства после кризиса 2008 года (финансовая помощь банкам, стимулирование экономики и так далее), чем общественность в целом. С другой стороны, 67 % обычных американцев и только 39 % профессиональных экономистов согласились с той идеей, что директорам крупных компаний переплачивают. Ключевой вывод заключается в том, что, как правило, мышление академического экономиста значительно отличается от мышления среднестатистического американца. В целом по всем двадцати вопросам существует разрыв в 35 процентных пунктов между тем, сколько экономистов соглашаются с тем или иным утверждением, и тем, сколько с ним соглашаются средних американцев.

Более того, когда респондентам сообщалось, что по рассматриваемым проблемам думают выдающиеся экономисты, то это никак не влияло на их мнение. Исследователи изменили формулировку трех вопросов из тех, по которым мнение экспертов заметно отличалось от мнения обычных людей. Для одних респондентов они предпослали вопросу следующее заявление: «Почти все эксперты согласны с тем, что…», а другим просто задали вопрос. Однако в результате полученные ответы никак не различались. Например, один из этих вопросов состоял в том, способствует ли Североамериканское соглашение о свободной торговле повышению благосостояния обычного человека (на что 95 % экономистов ответили положительно). Среди тех респондентов, кто был ознакомлен с мнением экономистов, положительно на этот вопрос ответили 51 %, а среди тех, кто не был, – 46 %. Небольшая разница в лучшем случае. Отсюда можно сделать вывод, что значительная часть широкой публики перестала слушать мнение экономистов об экономике.

Мы ни на минуту не верим, что в тех случаях, когда взгляды экономистов и широкой публики различны, экономисты всегда правы. Мы, экономисты, слишком часто бываем поглощены своими моделями и методами и иногда забываем, где заканчивается наука и начинается идеология. Мы отвечаем на вопросы политики, основываясь на предположениях, которые стали для нас второй натурой, потому что они являются строительными блоками наших моделей, но это не значит, что они всегда верны. Но мы также располагаем полезными экспертными знаниями, которых нет ни у кого другого. Скромная цель этой книги заключается в том, чтобы поделиться некоторыми из этих знаний и возобновить диалог о наиболее насущных и противоречивых темах нашего времени.

Чтобы сделать это, нам необходимо понять, что подрывает доверие к экономистам. Частично ответ заключается в том, что вокруг нас слишком много плохой экономической науки. В общественных дебатах «экономистов» представляют не те, кто входит в панель IGM Booth, а совсем другие люди. Самозваные экономисты на телевидении и в прессе – главный экономист банка Х или фирмы Y – за некоторыми важными исключениями являются, в первую очередь, представителями экономических интересов своих фирм, которые часто не стесняются игнорировать значимость представляемых ими доказательств. Больше того, они обладают относительно предсказуемой склонностью к рыночному оптимизму любой ценой, и эта склонность ассоциируется широкой публикой с экономистами в целом.

К сожалению, с точки зрения того, как они выглядят (костюм и галстук) или как они высказываются (много специального жаргона), говорящие головы трудно отличить от академических экономистов. Возможно, самое важное различие определяется их готовностью вещать и предсказывать, что, к сожалению, придает им все больше авторитета. Но на самом деле они довольно плохо справляются с прогнозами, отчасти потому, что такие предсказания зачастую практически невозможны – и именно поэтому большинство ученых-экономистов держатся подальше от футурологии. Одна из задач Международного валютного фонда (МВФ) заключается в том, чтобы прогнозировать уровень роста мировой экономики в ближайшем будущем. Без особого успеха, можно добавить, несмотря на то что в МВФ работают очень хорошо подготовленные экономисты. Журнал The Economist однажды произвел подсчет среднего значения ошибки в прогнозах МВФ за период с 2000 по 2014 год [15] “A Mean Feat,” Economist, January 9, 2016, https://www.economist.com/finance-and-economics/2016/01/09/a-mean-feat . В тех прогнозах, которые делались за два года (например, предсказание экономического роста в 2014 году, сделанное в 2012 году), средняя ошибка составила 2,8 процентных пункта. Это несколько лучше, чем выбирать среднее число между двумя и десятью процентами каждый год, но примерно также плохо, как просто предполагать постоянный уровень роста в 4 %. Мы полагаем, что именно такие вещи внесли значительный вклад в рост общего скептицизма по отношению к экономической науке.

Другим важным фактором, способствующим падению доверия к экономической науке, является то, что академические экономисты почти не уделяют время объяснению зачастую сложных рассуждений, стоящих за их более тонкими выводами. Как они проанализировали множество возможных альтернативных интерпретаций доказательств? Каковы были точки, часто из разных областей, которые они должны были соединить, чтобы получить наиболее правдоподобный ответ? Насколько он правдоподобен? Стоит ли действовать или мы должны ждать и смотреть? Природа современной культуры медиа не оставляет места для тонких или многословных объяснений. Нам обоим приходилось вступать в конфликт с телеведущими, чтобы получить возможность полностью рассказать свою историю (и часто это заканчивалось тем, что в конечном итоге была показана ее отредактированная версия), поэтому мы понимаем, почему ученые-экономисты зачастую не хотят брать на себя ответственность публичного высказывания. Требуется потратить много усилий, чтобы тебя услышали правильно, при этом всегда остается риск того, что произнесенные слова будут недостаточно продуманы, а осторожное высказывание подвергнется такой манипуляции, что станет означать нечто противоположное.