Майя Волчкевич - «Вишневый сад». Очень русская комедия

Страсть Гаева к игре и страсть к речам стали сутью его натуры. Можно представить, как Гаев витийствовал в кругу приятелей, какие тосты за общественное благо и высокие идеалы произносились за столом. Клубы, обеды и игра – все в прошлом за неимением средств. Но «фантомная» жизнь Гаева продолжается, он просто не в силах остановиться. Даже Раневская, далеко не образец здравомыслия и трезвого отношения к жизни, саркастически комментирует очередной «прожект» брата по спасению сада: « Это он бредит. Никаких генералов нет ».

Во втором действии «Вишневого сада» она же с усмешкой замечает: «Зачем так много говорить? Сегодня в ресторане ты говорил опять много и все некстати. О семидесятых годах, о декадентах. И кому? Половым говорить о декадентах! » Но Гаеву поговорить хочется. Раззадоренный речами других персонажей, он начинает негромко, « как бы декламируя », произносить: « О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы зовем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живешь и разрушаешь…» Трофимов обрывает его: « Вы лучше желтого в середину дуплетом ».

В романе Толстого Стиве Облонскому влиятельные друзья и приятели подыскивали «хорошее место». Гаев тоже уповает на прежние знакомства и связи. Размышляя о том, как спасти вишневый сад, он важно говорит: «В четверг я был в окружном суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том, о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты в банк ». Потом он сообщает, что его «обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель». Примечательна лексика Гаева: « Мне предлагают место в банке. Шесть тысяч в год… » Его «обещали познакомить», «можно будет устроить заем». Гаеву кажется, что он, как и прежде, окружен приятелями и приятными людьми, которые будут рады оказать ему услугу.

На старости лет ему придется заняться весьма непривычным для него делом – пойти служить. Кто-то из прежних знакомых сжалился над лишенным дохода Леонидом Андреевичем и нашел ему место. Наверное, Гаеву нашли «доходное» место так же, как родственники и приятели ищут его для Облонского, чьи дела – «в дурном положении».

Толстой с юмором описывает «теплое» место со сложным названием, на которое нацелился Стива: «Это было одно из тех мест, которых теперь, всех размеров, от тысячи до пятидесяти тысяч в год жалованья, стало больше, чем прежде было теплых взяточных мест; это было место члена от комиссии соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно-железных дорог и банковых учреждений» . Ирония состоит еще и в том, что «банковскими служаками» окажутся люди, подобные Облонскому и Гаеву, очаровательные расточители и моты.

Гаев сообщает об этом со своей извечной присказкой: « Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину ». Хотя ни к чему, кроме как к игре в бильярд, Гаев уже не способен, над чем иронизирует Лопахин: « Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…»

В сцене прощания с домом, где прошло его детство, Гаев, по своему обычаю, не может удержаться от речей, хотя ему хочется плакать: « Друзья мои, милые, дорогие друзья мои! Покидая этот дом навсегда, могу ли умолчать, могу ли удержаться, чтобы не высказать на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо…» Племянницы в ответ привычно умоляют его замолчать, и он, так же привычно, уныло откликается: «Дуплетом желтого в середину… Молчу… »

Чехов на протяжении всей пьесы дает ремарки к речам Гаева: «смущен», «сильно смущен» . Гаев действительно смущен. Та самая «леденцовая» жизнь закончилась, а привычки и замашки остались прежними. Он чувствует, что вечно говорит не к месту и что никто не принимает его всерьез, даже лакей Яша.

Единственный раз, когда уже нельзя будет лгать себе и пытаться в чем-то уверить других, ему придется посмотреть правде в глаза и осознать случившееся. Когда в финале брат и сестра в последний раз видят дом и сад, обнимаются и рыдают, Гаевым овладевает отчаяние.

Он, как ребенок, ищет утешения и помощи, повторяя: «Сестра моя, сестра моя …» В этот момент Гаев похож на другого дядюшку, Ивана Петровича Войницкого. В третьем действии «Дяди Вани», когда Войницкий решается на неслыханный бунт и предъявляет Серебрякову счет за непрожитую жизнь, все кончается полудетским криком, обращенным к матери: « Я зарапортовался! Я с ума схожу… Матушка, я в отчаянии! Матушка! »

В последнем действии Гаев вспоминает детство, время, когда были живы родители, когда вишневый сад еще, может быть, не был заложен: «Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь…» Гаев чувствует себя в это время маленьким, оставленным и одиноким. Он с грустью говорит сестре: «Все нас бросают, Варя уходит… мы стали вдруг не нужны ». В этой реплике значим порядок слов и порядок перечисления – Леонид Андреевич неизменно уверен, что он жертва и что о нем должны заботиться.

Гаева очень хочется пожалеть. Он сам себя искренне жалеет. Беда в том, что даже перед лицом случившегося он не в силах осознать, что не они стали «вдруг» не нужны и не их «все бросают». Ему оказались не нужны и, в сущности, безразличны, те, кто его любил и искренне ему верил – его «ангел», семнадцатилетняя Аня, кроткая Варя и преданный старый Фирс.

Этот вечный ребенок, вечный брат, вечный дядюшка давно уже проиграл то, что было основой рода, семьи и его собственного существования.

Пьеса «Вишневый сад» начинается сценой ожидания Раневской, она приезжает из Парижа. В конце пьесы она тоже уезжает – в Париж.

Образ барыни или барина, с шиком прокатившегося за границу и прожившего немало денег, встречается в романах Тургенева, Достоевского, Толстого. Это и «бабуленька» в «Игроке», семейство Щербацких на европейском курорте, сцены из романа «Дым», книга Лейкина «Наши за границей» и «Мимочка на водах» В. Микулич.

Живописная сцена из «Игрока» как нельзя ярче рисует картину жизни богатых русских за рубежом. «Помещица и московская барыня», «грозная и богатая семидесятипятилетняя Антонида Васильевна Тарасевичева», приезжает на воды лечиться, но оказывается в игорном зале. Проиграв в рулетку пятнадцать тысяч, она досадует: «Я сегодня пятнадцать тысяч целковых просадила на растреклятой вашей рулетке. В подмосковной я, пять лет назад, дала обещание церковь из деревянной в каменную перестроить, да вместо того здесь просвисталась. Теперь <���…> церковь поеду строить»». Проиграна значительная сумма. Такие же деньги, пятнадцать тысяч, присланные ярославской бабушкой на уплату банковского долга за заложенное имение, Раневская забирает, когда снова уезжает в Париж.