Ирина Эрлихсон - Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории

В зарубежной историографии вопросы, связанные с идейным генезисом современной системы уголовных наказаний и содержанием британских пенитенциарных реформ были подробно освещены и детально проработаны различными историографическими школами ХХ столетия. Идеологические, правовые, экономические и социальные и предпосылки «больших скандалов в традиционном правосудии», их практическая реализация, биографии знаменитых реформаторов и филантропов рассматривались историками, философами, криминологами и социологами с применением весьма разнообразных исследовательских методологий. Сторонники неклассического взгляда на рассматриваемую проблему в западноевропейской историографии объединены в условную исследовательскую группу приверженцев ревизионизма. В русле неклассического подхода ревизии были подвергнуты мотивы пенитенциарных реформ, как исключительно гуманистические, а также оспорен ее основной результат – переход к пенитенциарной (исправительной) системе – как безусловно-прогрессивный. Ревизионисты рассматривают процесс перехода к пенитенциарным учреждениям как результат изменения социальной природы наказания. Вдохновившись одной из самых провокационных теорий французского философа М. Фуко, изложенной в его работе «Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы», исследователи анализируют «бестелесность» уголовно-исполнительной системы Нового времени. Если целью и смыслом наказания в средние века был карательный захват «тела» и публичное причинение страдания, то реформированная система наказаний задумана таким образом, чтобы обеспечить применение закона не столько к реальному телу, способному испытывать боль, сколько к юридическому лицу, обладающему правом на жизнь [37] Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999. . Всемирно известный специалист в области юридической антропологии Норбер Рулан пишет: «большой спектакль физического наказания исчезает, – люди избегают смотреть на терзаемое тело. Стали искать иные решения, по-прежнему направленные на исправление виновного» [38] Рулан Н. Историческое введение в право: учеб. пособие для вузов. М., 2005. .

Популярной вариацией ревизионизма стала распространенная в европейской и американской историографии теория «социального контроля». Американский исследователь Д. Ротман рассматривал тюрьму как один из элементов всеобъемлющей социальной программы по контролю над девиациями в обществе, наряду с психиатрическими больницами, школами, приютами и богадельнями [39] Rothman D.J. The Discovery of the Asylum: Social Order and Disorder in the New Republic. Boston, 1971. . «Теория социального контроля» стремительно набрала массу последователей, единодушных в оценке реформ конца XVIII столетия как отправной точки создания целого механизма контроля бедноты со стороны правящего класса посредством закона. В трудах ревизионистов панегирики в отношении просветителей-гуманистов – авторов и вдохновителей пенитенциарных реформ, таких как Дж. Говард, И. Бентам, Ч. Беккариа и др. – уступили место критике, подчас весьма суровой. Ревизионисты убежденно доказывали, что усилия реформаторов по созданию тюрем породили б о льшую жестокость в сравнении с карательными традициями средневековья.

Интересный синтез гуманистического и ревизионистского подходов представил канадский историк М. Игнатьев (Майкл Игнатьефф) в работе «Справедливая мера страданий: тюремная система в индустриальной революции 1750–1850» [40] Ignatieff M. A Just Measure of Pain: The Penitentiary in the Industrial Revolution 1750–1850. New York, 1978. . Предположив, что так называемые «гуманистические мотивы реформы» были всего лишь маскировкой глубокого социального кризиса, выразившегося в стремлении среднего класса доминировать над стремительно выходящим из под контроля рабочим классом, он представил «поверхностный гуманитарный импульс» реформ как «доминирование разума» в попытке удержать господство правящих классов [41] Ibid. Р. 207–215. . Появление междисциплинарного научного направления – гендерной истории придало «теории социального контроля» новое звучание. Полемизируя с М. Фуко с феминистических позиций, С. Бартки обратила внимание на тот факт, что «тело» наказуемого представлено им без определяющих половых признаков, что, на ее взгляд, существенно искажает анализ [42] Bartky S.L. Foucault, Femininity, and the Modernization of Patriarchal Power // The Politics of Women’s Bodies: Sexuality, Appearance, and Behavior, 3 rd ed. / Edited by R. Weitz. New York, 2010. P. 76–98. . В русле гендерной исследовательской практики тюремная система, возникшая в ходе реформ конца XVIIIXIX вв., позиционируется как особый механизм исправления «женщин девиантного поведения», не вписавшихся в патриархальное общество, не ставших послушными жен и недостойных матерей [43] См. например: Rafter N. H. Partial Justice: Women, Prisons, and Social Control. New Brunswick, 1990; Karlsen C. F. The Devil in the Shape of a Woman. New York, 1987; Dobash R.P., Emerson R., Gutteridge S. The Imprisonment of Women. New York, 1986 etc. .

Для историографии вопроса 1980-х гг. характерен «контр-ревизионизм». В 1981 г. вышеупомянутый М. Игнатьев выступил с аналитической статьей, в которой подверг критике ревизионистов, и в том числе свои предшествующие работы, за «упрощенный подход» к такой многосторонней проблеме как становление тюремных режимов [44] Ignatieff M. State, Civil Society, and Total Institutions: A Critique of Recent Social Histories of Punishment // Crime and Justice: An Annual Review of Research. 1981. Vol. 3. Р. 153–92. . Он подчеркнул преувеличенное внимание ревизионистов к роли государства в пенитенциарном реформировании и утилитаризм в понятийном аппарате, сводящем сложные социальные процессы к выстраиванию «вертикали подчинения». М. Игнатьев призвал к новой социальной истории и пересмотру устоявшихся взглядов на становление системы наказания. Одновременно были последовательно подвергнуты критики те положения теорий марксистской направленности, которые обуславливали переход к использованию труда заключенных исключительно развитием капитализма и колебаниями рыночного спроса на этот ресурс [45] Platt A.M. Rethinking and unthinking «social control» // Inequality, Crime and Social Control / ed. by G. S. Bridges, M. A. Myers. Oxford, 1994. P. 72–79; Weiss R.P. Humanitarianism, Labour Exploitation, or Social Control? A Critical Survey of Theory and Research on the Origin and Development of Prisons // Social History. Vol. 12, 1987. Iss. 3. Р. 331–350; Bender J. Imagining the penitentiary: fiction and the architecture of mind in eighteenth-century England. Chicago, 1987. .

В начале 1970-х гг. одним из маркеров «культурного поворота» в мировой историографии второй половины XX в. стала работа выдающегося историка-медиевиста, одного из основателей культурантропологического направления в современной исторической науке Жака ле Гоффа «Является ли все же политическая история становым хребтом истории?» [46] Ле Гофф Ж. Является ли все же политическая история становым хребтом истории? // Thesis, 1994. Вып. 4. С. 177–192. Смещение исторических исследований в интердисциплинарное пространство, сближение истории с психологией, антропологией, социологией, методологические новации школ «истории ментальностей», «интеллектуальной истории», исторической психологии привели к возникновению новых способов реконструкции исторического мира. Ж. ле Гофф, констатировав освобождение историков от догматического марксизма и кризис традиционной политической истории, обозначил истоки «новой, антропологически ориентированной событийной истории» [47] См.: Ястребицкая АЛ. Предисловие к публикации / 95.01.045. Ле Гофф Ж. Является ли все же политическая история становым хребтом истории? / Перевод Дубровского И.В. Lе Goff J. L’histoire politique est-elle toujours l’epine dorsale de l’histoire? // Le Goff J. L’imaginaire medieval. Essais. P., 1981. Р. 333–349 // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. 1995. Серия 5: История. Реферативный журнал. С. 265. . По мнению выдающегося историка современности Л. Репиной: «Глобализация, неразрывно связанная с коммуникативными процессами, включая коммуникацию идей, поставила на повестку дня новые вопросы и для тех, кто занимается изучением аналогичных процессов в историческом измерении, в том числе в пространстве культурно-интеллектуальной истории» [48] Репина Л.П. Теоретические новации в современной историографии // Харювський 1сторюграф1чний зб1рник. 2010. Т. 10. С. 13. . Классик интеллектуальной истории, американский философ и историк А.О. Лавджой, автор книги «Великая цепь бытия» (1936), основатель издания «Journal of the History of Ideas», полагал, что, изучая любую произвольно взятую концепцию прошлого, историк уподобляется химику: он проникает в ее структуру, вычленяет и анализирует элементы (идеи) и реконструирует среду обитания (исторический контекст). По справедливому утверждению Л. Репиной, «исторический контекст, как ситуация, задающая не только социальные условия любой деятельности, но также конкретные вызовы и проблемы, которые требуют разрешения в рамках этой деятельности» [49] Репина Л.П. Контексты интеллектуальной истории // Диалог со временем. 2008. Вып. 25-1. С. 6. одержал убедительную победу в объяснительных моделях современной историографии.