Виталий Смирнов - На переломе

Любая война – локальная или тотальная – это трагедия по меньшей мере двух народов. Мировая война – это рукотворный катаклизм, охватывающий многие территории и государства. Природные стихии в этот кровопролитный процесс, чаще всего планетарного масштаба, непосредственно не вмешиваются, но нередко оказывают влияние на результаты мирового противоборства, для кого-то из участников положительное, для кого-то отрицательное вне зависимости от того, кто был зачинщиком этой бойни. Да и куда деваться человеку, если даже боги зачастую лютуют между собою. Иными словами, войны – явление, сопутствующее человеческим цивилизациям с самого момента появления этого разумно-неразумного существа на планете. Но говорят, что и в космосе тоже нет ладу.

Не буду останавливаться на историософских причинах возникновения мировых войн. Они давно истолкованы. Причины эти неоднородны. Но общее у всех войн одно. Их затевают не народы, а правители. Но воюют народы, расплачиваясь за навязчивые идеи и амбициозные авантюры властителей своими жизнями. В разные эпохи были среди властителей и такие, которые мечтали о завоевании всего мира. Среди них оказался и Адольф Гитлер, на беду России ставший в конце 30-х годов прошлого столетия партийным и государственным лидером Германии, оплота фашистской идеологии – одного из дьявольских наваждений на нашей планете.

В тридцатых годах прошлого века политическая карта мира, в особенности Европейского континента, была весьма пёстрой и противоречивой. Единственное, в чём почти никто из государственных лидеров Европы не сомневался, было предчувствие новой мировой войны, которая и началась спустя четверть столетия после Первой мировой, получившей порядковую оцифровку сразу после 1 сентября 1939 года, когда немецкие войска перешли польскую границу. Вопреки, кстати сказать, всей Версальско-Вашингтонской системе международных отношений, которая должна была регулировать мировой порядок после подписания Версальского мирного договора (1919) и соглашений, заключённых на Вашингтонской конференции 1921 – 1922 годов. Все эти документы носили чисто бутафорский характер, в особенности для так называемых государств-победителей (Великобритания, Франция, США, Япония, Италия), которые не скрывали своих притязаний на чужие территории, не стремились к безусловному соблюдению совместно разработанных условий и практически не контролировали ограничения, предусмотренные для побеждённых государств-агрессоров, к числу которых была отнесена и Советская Россия как наследница царской России, принимавшей участие в Первой мировой войне.

Если вы думаете, что Версальский мир стал для Германии смирительной рубашкой, преследовавшей цель умерить аппетиты агрессивно настроенного государства, то вы глубоко заблуждаетесь. Рубашку надели, но завязать узлом рукава на спине забыли. Как забыли поставить в покоях будущего агрессора амбала, который надзирал бы за соблюдением сумасбродом всех пунктов мирного договора, заключённого в многовековой блистательной резиденции французских монархов. И не просто надзирал бы и увещевал его, но, как говаривал мудрый русский баснописец, «слов не тратил по-пустому там, где нужно власть употребить». Да и кто бы согласился взять на себя исполнение функций амбала, не зная, что его ждёт впереди. Короче говоря, безнадзорный сумасброд с развязанными руками творил всё, что ему хотелось.

Пока большевики устанавливали власть Советов, боролись с интервенцией, вели Гражданскую войну, а затем занимались коллективизацией и индустриализацией страны, стараясь мало-мальски приблизиться к промышленному потенциалу стран-победителей, ранее других ступивших на стезю империалистического обогащения, Советской России, которая помимо прочих хозяйственных дел занималась и культурной революцией, было не до политических интриг, расцветших пышным цветом именно в 30-е годы, когда Германия, невзирая на все договорённости по ограничению её военного потенциала, сколачивала нацистскую империю, преследовавшую далеко идущие цели. «Акулы империализма», оправившись от мирового экономического кризиса 1929 – 1933 годов, тоже не дремали, протянув свои загребущие руки далеко за пределы Евразийского континента. Это была пора многочисленных альянсов и мезальянсов, всякого рода пактов, «союзов» и союзнических «осей» в надежде общими усилиями противостоять надвигающейся Второй мировой войне. Однако камнем преткновения на пути к созданию системы коллективной безопасности, инициаторами которой были Советский Союз и Франция, стала психология национального эгоизма, или, как предпочитают изъясняться американцы, национальной исключительности, позволяющей им ориентироваться только на собственные интересы.

Все многочисленные тайные и явные договорённости между будущими союзниками в преддверии Второй мировой войны были настолько непрочными, что никто толком не представлял, где он окажется при её первых залпах: то ли, если воспользоваться некрасовскими строчками, в стане «ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови», то ли в стане «погибающих за великое дело любви». Всё определялось дивидендами будущего победителя. А кто им станет, никто ещё не представлял. Такова была «бескорыстная» логика намечавшегося очередного кровопролития.

Теоретики коммунизма были разочарованы и последствиями экономического кризиса, которые должны были, по их прогнозам, сопровождаться революционным взрывом мирового пролетариата, в огне которого погибнет капиталистическая система. Не зря же большевики верили, что «мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…». Но, оказывается, буржуи живут на той же планете, что и их могильщики, и возможный мировой пожар едва ли станет благом для пролетариата. Поэтому главной задачей государства «победившего пролетариата» должна была стать политика противостояния Страны Советов втягиванию в войну, что тоже было заведомой утопией, тем более что Советский Союз имел уже союзников, которым должен был оказывать помощь.

В Версальском мирном договоре будущего фюрера германской нации не столько огорчала утрата колоний (он с лихвой компенсирует её позднее за счёт захвата британских колоний в Африке, хотя это дело будет стоить ему потери стратегической инициативы на советско-германском фронте), и даже не дискриминационные меры в сфере наращивания военного потенциала (он продолжал это делать исподтишка), сколько значительные территориальные потери (их не избежала и Советская Россия, тоже оказавшаяся в стане побеждённых), поскольку втихаря восстановить прежние границы было невозможно. Это в полной мере понимал и Советский Союз, имевший полное право на удовлетворение территориальных претензий. И не упускал случая воспользоваться этим. Тем более что призрак коммунизма, бродивший по Европе, столь пугавший империалистическое общество, связывался им непосредственно с «возмутителем спокойствия» на Европейском материке, которым считалась коммунистическая Россия, постоянно находившаяся в ожидании агрессии со стороны вершителей «мирового порядка».