Вячеслав Навроцкий - Россия и движущие силы истории. Книга 1. Мафиократия

«Тонкие планы» могут быть населены различными существами: там есть и «души народов», и «паразиты», и всякая «нечисть». Не исключено, что какие-то из «паразитов» живут сотни или тысячи лет, и в состоянии контролировать психические процессы в головах у миллионов людей. Они могут подготавливать такие события, как Варфаломеевская ночь, массовые убийства во время гражданских войн и революций, геноциды и этнические чистки. События такого рода объединяет массовое распространение стремления мучить и убивать, которое может держаться от нескольких дней до нескольких лет, превращая немыслимое ранее насилие в обыденное явление.

Князь Николай Жевахов в своих мемуарах приводит большой отрывок из статьи некоего В. Марка, который какое-то время работал врачом в Красной Армии. Статья называлась «Садизм в Советской России» и была опубликована в 1922 году в журнале «Двуглавый Орел» (№30 от 1/14 мая, с. 32—33). Вот цитата из этого отрывка:

«Грязное, отвратительное зрелище невообразимых пыток, расстрелов, убийств, мучительства и шпионства достигли в Советской России невероятной степени напряженности, и это нарастание жестокости достигло таких громадных размеров и, вместе с тем, сделалось столь обыденным явлением, что все это можно объяснить только психической заразой, которая сверху донизу охватила все слои населения. <���…> Толпа всегда остается толпой и бессовестным демагогам нетрудно доводить эту толпу до самых диких проявлений безумной жажды истребления и утонченного садизма. Нравственный уровень толпы всегда бесконечно ниже нравственного уровня составляющих ее отдельных личностей, и поэтому толпа всегда является средой, наиболее подходящей для того, чтобы претворить в действие наносные внушения. Большевики сумели блестяще разнуздать все тлетворные и преступные начала, дремавшие в душе русского народа. Большевический террор, по моему мнению, является ни чем иным, как широким разлитием той волны садизма, которым воодушевлено большинство комиссаров и их подчиненных» (Жевахов 1993, т. 2, с. 142—145).

Комментируя статью В. Марка, Жевахов замечает, что «тлетворные и преступные начала» присущи не только душе русского народа, но и всякой душе и, «притом, даже безотносительно к уровню ее «образования», и если не выходят наружу, то только потому, что их насильно не пускает магическое – нельзя…». Очень важно то, что он пишет дальше:

«Традиции поколений, светское воспитание, обычаи, среда, образование – способны были только до некоторой степени запугивать зверя в человеке… Убивала этого зверя только святость, а укрощала – власть… Вот почему я думаю, что садизм явился не причиной, а результатом большевических приемов власти. Причиной же описанного нами массового озверения была безнаказанность преступлений, возведение их даже на высоту гражданского долга…, та именно свобода, о которой так громко кричали либералы, о которой „прогрессивная общественность“ так болезненно тосковала. Замените слово „нельзя“ словом „можно“, и вы увидите, что все ужасы, творимые чекистами в России, побледнеют перед теми, какие наступят в самых культурных центрах Европы» (Жевахов 1993, т. 2, с. 149).

В статье В. Марка и комментарии князя Жевахова присутствуют все существенные моменты, которые должны присутствовать в том случае, если приписать необычайное распространение насилия после революции 1917 года влиянию некой структуры колоссальных размеров, возникшей в результате процессов самоорганизации энергоинформационного поля на территории России. Чем не движущая сила истории?

Источник этой силы, психическое или энергоинформационное поле, можно было бы включить в рассмотрение наряду с прочими, вышеперечисленными источниками, но мы не станем этого не делать – главным образом потому, что в этой области еще слишком много неизвестного и недостоверного, и включение столь спорных элементов в анализ может поставить под сомнение общие итоги работы. Все-таки данная книга написана в ином жанре, чем «Роза Мира» Даниила Андреева. Наш рассказ о «тонких планах» имеет целью лишь показать, что принятый нами метод позволяет включать в рассмотрение на равных правах самые разные явления – даже такие, которые на сегодняшний день практически игнорируются наукой.

В заключение заметим, что понятие движущей силы истории не подразумевает наличия законов, связывающих величину силы с произведенным ею эффектом. В отличие от Конта, мы не видим возможности построения «социальной механики», подобной той, которую построил Ньютон. Главным препятствием к переносу ньютоновских идей в историю и социологию является невозможность сформулировать универсальное правило сложения действующих на общество сил. Ньютоновская механика основана на принципе суперпозиции: если на тело действует несколько сил, то каждая из них имеет такую же величину, как если бы она действовала в отсутствие всех прочих. То есть силы не влияют друг на друга, поэтому их можно складывать векторно. Это утверждение даже в физике выполняется лишь тогда, когда силовое поле описывается линейными уравнениями. Реальные физические системы всегда нелинейны, а исторические и социальные – тем более. Движущие силы истории, порождаемые разными источниками, могут модифицировать друг друга. Кроме того, само деление на источники имеет в значительной мере условный характер. Это деление не четко – как по причине отсутствия общепринятых строгих определений указанных источников, так и по причине принципиальной ограниченности человеческих представлений. Понятия этноса, цивилизации, социальной системы и прочего есть вопрос удобства; они отражают не столько какую-то объективно существующую структуру мироздания, сколько структуру нашего знания о нем.

Предложенная классификация источников сил, действующих на общество, основана на широко распространенных представлениях о человеке и обществе, но она не не является единственно возможной. Приняв иную классификацию, можно прийти и к иным выводам. Такова специфика социальных наук. В них не существует единой для всех точки опоры, гарантирующей, что разные исследователи, использующие один метод, будут всегда получать один и тот же результат. Многое зависит от того, какая система ценностей находится в голове исследователя, каковы его критерии истины. То, как интерпретирует исследователь чужую ментальность, зависит от его собственной ментальности. По этой причине любой, кто пытается сказать о человеческом обществе что-то новое, подобен барону Мюнхгаузену, пытающемуся вытащить себя из болота. Опереться он может только на самого себя.

И последнее. Если обнаружены какие-то «универсальные причины» исторических событий, то всегда можно задать вопрос: а каковы причины этих причин? Если удалось ответить на этот вопрос и тем самым подняться в понимании событий еще на один уровень вверх, то ничто не мешает задать этот вопрос снова. Теоретически этот процесс ничем не ограничен. Тем не менее, при нынешнем уровне знаний подъем на один уровень уже очень много значит, и в обозримом будущем человек вряд ли будет способен на большее. Можно, конечно, сразу указать на Бога как на конечную причину всего происходящего, как это делалось христианскими теологами на протяжении почти двух тысяч лет. Но понять конкретные исторические события, подобные распаду советской системы, это мало поможет.