Чайна Мьевиль - Октябрь

Пытаясь внести какие-либо изменения в систему сельского хозяйства, царский режим принял решение покончить с «миром», крестьянской общиной, и создать слой мелких землевладельцев. Столыпин предоставил крестьянам право приобретать собственные земельные участки. Прогресс в этом направлении шел достаточно медленно; тем не менее к 1914 году (то есть спустя три года после убийства самого Столыпина) около 40 процентов крестьян вышли из «мира». Однако только некоторые из них смогли стать мелкими землевладельцами. Самые бедные были вынуждены продать свои крошечные наделы и превратиться в сельскохозяйственных рабочих или же уехать в город. Столыпин жестоко подавлял крестьянские выступления, что заставило эсеров несколько переориентироваться в своей деятельности на работу в городах.

Однако и там возможности для революционеров постоянно сокращались. В 1907–1908 годах по всей стране прошла новая волна репрессий. Стачечное движение пошло на убыль. Революционеры были вынуждены эмигрировать, влача за границей жалкое существование и чувствуя себя побежденными. К 1910 году численность РСДРП сократилась со 100 000 до нескольких тысяч человек. Ленин, проживая сначала в Женеве, а затем в Париже, пытался сохранять какой-то оптимизм, стремясь интерпретировать любые незначительные события (экономический спад, активизацию радикальной прессы) как «переломный момент». Но даже в его душе нарастало уныние. «Наша вторая эмиграция, – вспоминала Надежда Крупская, – была куда тяжелее первой».

В рядах большевиков находилась масса информаторов. Количество преданных делу революционеров резко падало. Они бедствовали. Борцы с царским режимом были вынуждены искать любую работу, чтобы выжить. Надежда Крупская вспоминала: «Один товарищ пытался стать полировщиком». «Пытался»… Звучит горько. Среди диаспоры левых были распространены настроения отчаяния, психические заболевания, самоубийства. В Париже в 1910 году большевик Пригара, оголодавший, сошедший с ума ветеран Московского восстания, сражавшийся на баррикадах, посетил Ленина и Крупскую. Его глаза были словно остекленевшими, голос звенел. Он «принялся взволнованно и бессвязно рассказывать о колесницах, наполненных початками кукурузы, и красивых девушках, стоявших в этих колесницах». Как будто ему привиделся крестьянский рай. Вскоре Пригара ушел к своему граду Китежу. Товарищи не смогли спасти его: он привязал камни к своим ногам и к шее и утонул в Сене.

Российская империя вступила в двадцатый век великой, заспанной, полной противоречий державой. Она простиралась от Арктики до Черного моря, от Польши до Тихого океана. Ее население насчитывало 126 миллионов славян, тюрок и бесчисленное множество других национальностей, загнанных в империю различными способами. В городах действовали современные промышленные предприятия, оборудованные за счет импорта из Европы, при этом четыре пятых населения составляли крестьяне, привязанные к земле унизительными, почти феодальными методами. Работы таких художников-провидцев, как Велимир Хлебников (самопровозглашенный «Король времени»), Наталья Гончарова, Владимир Маяковский, Ольга Розанова, странная красавица русского авангарда, едва освещали край, где большинство было безграмотным. В стране жило множество иудаистов, мусульман, спиритуалистов, буддистов и вольнодумцев, а в сердце империи Православная церковь несла в народ свою мрачную и изощренную мораль, против которой восставали и различные секты, и национальные меньшинства, и сексуальные отщепенцы, и радикалы.

В произведениях «1905 год» и «Итоги и перспективы», написанных Львом Троцким вскоре после неудавшейся революции, а также на протяжении всей своей жизни он разрабатывал особую концепцию, согласно которой история представляет собой «сближение различных этапов пути, сочетание отдельных стадий, амальгаму архаичных форм с наиболее современными». По его утверждению, капитализм является международной системой, а история, эта взаимосвязь культур и государств, никогда не прибирает за собой.

Троцкий пришел к следующему заключению: «Отсталая страна ассимилирует материальные и идейные завоевания передовых стран. Но это не значит, что она рабски следует за ними, воспроизводя все этапы их прошлого… Вынужденная тянуться за передовыми странами, отстала страна… усваивает готовое раньше положенных сроков, перепрыгивая через ряд промежуточных этапов… [хотя при этом она] нередко снижает заимствуемые ею извне готовые достижения путем приспособления их к своей более примитивной культуре… Из универсального закона неравномерности вытекает другой закон, который… можно назвать законом комбинированного развития ».

Теория «неравномерного и комбинированного развития» предполагала возможность скачка, пропуска различных исторических этапов; то есть допускалось, что самодержавный режим может быть низложен без посредника в виде буржуазного правления. Перефразируя термин, позаимствованный у Карла Маркса и Фридриха Энгельса, Лев Троцкий взывает к «перманентной революции». Он не был единственным из левых, кто использовал этот термин (в частности, он опирался на работы весьма неординарного белорусского марксиста Александра Гельфанда, Парвуса, а также работы других марксистских теоретиков, разрабатывавших аналогичные концепции), однако стал самым известным; кроме того, он осуществил важную разработку соответствующей концепции.

По утверждению Троцкого, в такой отсталой стране, как Россия, где буржуазия слаба, она неспособна совершить буржуазную революцию, которая обеспечила бы рабочему классу достижение своих целей. Но разве может рабочий класс отказаться от своих требований? Он обеспечит себе победу, разрушив капиталистическую собственность и выйдя за рамки «буржуазных» достижений. Лев Троцкий в то время был не единственным марксистом, который считал, что, если рабочий класс находится у руля «перманентной революции», она должна выйти за рамки капитализма, однако он не усматривал в этом потенциальной катастрофы, как многие другие, и относился к такой перспективе с большим энтузиазмом. Для Троцкого, как и для большинства русских марксистов, международный аспект представлялся крайне важным. «Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата, – писал он сразу же после событий 1905 года, – рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру».

В мрачные дни после поражения революции 1905 года некоторые меньшевики стали допускать возможную необходимость участия партии «против своей воли» в работе правительства и без всякого оптимизма оценивали партийные перспективы в том случае, если не возникнет никаких новых исторических факторов. Они продолжали считать, что рабочий класс должен объединиться с либеральной буржуазией, за коей все еще признавали ключевую роль, и выискивали подходящих буржуазных радикалов, которые (по выражению одного из лидеров меньшевиков Александра Мартынова), даже если и будут «субъективно» против революции, но «объективно, сами не желая того», послужат делу революции. Занимая более левые позиции, большевики вместо этого выступали за «демократическую диктатуру рабочих и крестьян». Обе стороны расценивали «прогрессивную» буржуазно-демократическую революцию как весьма желательную, но почти недостижимую долгосрочную цель. Таким образом, большинство воспринимало «перманентную революцию» Троцкого как скандальное чудачество.