Лейла Хугаева - Любовь и ненависть в Корнеллском университете

– Две недели.

– Три недели. Мы не успеем.

– Хорошо.

Его реакция на безобидные стихи меня глубоко поразила. Мне казалось, они выдают мою слабость, не его. И ведь стихи без посвящения, какое надо иметь тщеславие, чтобы так реагировать на заурядную заметку в газете.

Спустя неделю Андре бросил последнюю бомбу на мое итак уже разбитое вдребезги разочарованием сердце.

– Ты же знаешь, как важны для нас традиции Корнелла. Да, я знаю о твоем отвращении к Набокову и Лолите. Но мы начали готовиться к межвузовскому театральному конкурсу. Корнелл на таких соревнованиях традиционно представляет Лолиту. Набоков наша гордость. Мировая знаменитость, которая 10 лет читала здесь лекции. И Лолита была написана в стенах Корнелла. Помоги еще один последний раз, и расстанемся друзьями.

С тех пор как он крикнул мне в ответ «Да, и Лолита прекрасна!» я боялась даже заговаривать на эту тему. Слишком страшно было обнаружить, что ему и впрямь нравится эта детская порнография. И глубоко в подсознании я была уверена, что все так и есть. И вот, пожалуйста. Хорошо, что он сказал мне об этом после того, как мы уже договорились разъехаться, иначе удар был бы слишком сильным. Я не могла любить человека, которому нравилось подобное. Меня даже не удивило его нахальство. Его глупости вполне хватало, чтобы предположить подобное даже на минуту.

– Значит, ты и вправду считаешь это произведение прекрасным? – я сказала отсутствующим тоном, так словно бы давно смирилась с этим.

– Честно говоря, да, – улыбнулся он своей самой обворожительной улыбкой. – Мне кажется это очень трогательная история любви.

Майка Гии во всех деталях возникла перед моими глазами. «Трогательной, my ass» – мелькнули слова Холдена Калфилда.

– В какой пьесе ты меня попросишь сыграть в следующий раз? В «Жюстине» Сада?

– Перестань говорить пустяки. Набоков часть культуры Корнеллского университета, ты сама знаешь это прекрасно.

– Помнишь, я просила тебе поставить пьесу по Сэлинджеру? Там есть такая сцена, когда ему навязывают малолетнюю проститутку, он соглашается, потому что находится в шоковом состоянии и едва понимает что делает. Она приходит и раздевается, и он просит ее рассказать немного о себе. Он слушает и говорит себе, что секс – это последняя мысль, которая пришла ему в голову после знакомства с ней.

«Она вошла, сразу сняла пальто и швырнула его на кровать. На ней было зеленое платье. Потом она села как-то бочком в кресло у письменного стола и стала качать ногой вверх и вниз. Положила ногу на ногу и качает одной ногой то вверх, то вниз. Нервничает, даже не похоже на проститутку. Наверно, оттого, что она была совсем девчонка, ей-богу. Чуть ли не моложе меня. Я сел в большое кресло рядом с ней и предложил ей сигарету.

– Не курю, – говорит. Голос у нее был тонкий-претонкий. И говорит еле слышно. Даже не сказала спасибо, когда я предложил сигарету. Видно, ее этому не учили.

– Разрешите представиться, – говорю. – Меня зовут Джим Стил.

– Часы у вас есть? – говорит. Плевать ей было, как меня зовут. – Слушайте, – говорит, – а сколько вам лет?

– Мне? Двадцать два.

– Будет врать-то!

Странно, что она так сказала. Как настоящая школьница. Можно было подумать, что проститутка скажет: «Да как же, черта лысого!» или «Брось заливать!», а не по-детски: «Будет врать-то!»

– А вам сколько? – спрашиваю.

– Сколько надо! – говорит. Даже острит, подумайте! – Часы у вас есть? – спрашивает, потом вдруг встает и снимает платье через голову.

Мне стало ужасно не по себе, когда она сняла платье. Так неожиданно, честное слово. Знаю, если при тебе вдруг снимают платье через голову, так ты должен что-то испытывать, какое-то возбуждение или вроде того, но я ничего не испытывал. Наоборот – секс последнее, о чем я подумал.

– Часы у вас есть?

– Нет, нет, – говорю. Ох, как мне было неловко! – Как вас зовут? – спрашиваю. На ней была только одна розовая рубашонка. Ужасно неловко. Честное слово, неловко.

– Санни, – говорит. – Ну, давай-ка.

– А разве вам не хочется сначала поговорить? – спросил я. Ребячество, конечно, но мне было ужасно неловко. – Разве вы так спешите?

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.

– О чем тут разговаривать? – спрашивает.

– Не знаю. Просто так. Я думал – может быть, вам хочется поболтать.

Она опять села в кресло у стола. Но ей это не понравилось. Она опять стала качать ногой – очень нервная девчонка!

– Может быть, хотите сигарету? – спрашиваю. Забыл, что она не курит.

– Я не курю. Слушайте, если у вас есть о чем говорить – говорите. Мне некогда.

Но я совершенно не знал, о чем с ней говорить. Хотел было спросить, как она стала проституткой, но побоялся. Все равно она бы мне не сказала.

– Вы сами не из Нью-Йорка! – говорю. Больше я ничего не мог придумать.

– Нет, из Голливуда, – говорит. Потом встала и подошла к кровати, где лежало ее платье. – Плечики у вас есть? А то как бы платье не измялось. Оно только что из чистки.

– Конечно, есть! – говорю.

Я ужасно обрадовался, что нашлось какое-то дело. Взял ее платье, повесил его в шкаф на плечики. Странное дело, но мне стало как-то грустно, когда я его вешал. Я себе представил, как она заходит в магазин и покупает платье и никто не подозревает, что она проститутка. Приказчик, наверно, подумал, что она просто обыкновенная девчонка, и все. Ужасно мне стало грустно, сам не знаю почему.

Потом я опять сел, старался завести разговор. Но разве с такой собеседницей поговоришь?

– Вы каждый вечер работаете? – спрашиваю и сразу понял, что вопрос ужасный.

– Ага, – говорит. Она уже ходила по комнате. Взяла меню со стола, прочла его.

– А днем вы что делаете?

Она пожала плечами. А плечи худые-худые.

– Сплю. Хожу в кино. – Она положила меню и посмотрела на меня. – Слушай, чего ж это мы? У меня времени нет…

– Знаете что? – говорю. – Я себя неважно чувствую. День был трудный. Честное благородное слово. Я вам заплачу и все такое, но вы на меня не обидитесь, если ничего не будет? Не обидитесь?

Плохо было то, что мне ни черта не хотелось. По правде говоря, на меня тоска напала, а не какое-нибудь возбуждение. Она нагоняла на меня жуткую тоску. А тут еще ее зеленое платье висит в шкафу. Да и вообще, как можно этим заниматься с человеком, который полдня сидит в каком-нибудь идиотском кино? Не мог я, и все, честное слово» Селинджер Над пропастью во ржи

Понимаешь разницу между нами и нашими кумирами? Понимаешь разницу в том, что мы видим трогательным? В том, что мы называем любовью? Пожалуйста, уходи и больше никогда не говори со мной на эту тему. На этот раз я тебя прощаю, но в следующий раз не стану больше ждать трех недель.

Мне стоило невероятных усилий сдержать свой гнев. Мне хотелось встать и надавать ему пощечин.