А. Степанов - Число и культура

Третьи радикальные повороты, или развилки, истории предполагают, кроме того, утверждение в различных областях четырехчастного ментально-политического поля, воплощение четырехчастных паттернов, М = 4, см. рис. 2-3. Так, в итоге Великой Октябрьской революции торжествуют большевики, эта авангардистская партия нового, четвертого типа – контрастная трем "пассеистическим": либералам, консерваторам, социалистам традиционного толка. В территориально-политическое устройство СССР – см. раздел 1.4.2- имплицитно закладывается логически четырехсоставная же модель. Европа, переживающая сейчас, вместе с мировым сообществом, также третью бифуркацию, структурируется согласно еще более последовательным кватерниорным началам, см. раздел 1.4.2--. Сама упомянутая третья глобальная бифуркация начинается в условиях, когда на фоне полувекового противостояния Востока и Запада последний расщепляется на три центра силы: США, объединяющаяся Европа, Япония, – т.е. всего М = 4 (М = 3 + 1).

Как можно было убедиться в разделе 1.4, кватерниорный паттерн является не только устойчивым, самосогласованным, но и не менее характерным для общественного сознания и культуры, чем тринитарный. За каждым своя логика, свои резоны, свои идеалы. "Игра" двух соизмеримых по значимости целостных форм по существу исключает создание логически однородного мировоззрения, любое из них заведомо эклектично. Если фактический перевес в какой-то период на стороне одного из начал, то подспудно бродят и накапливаются силы и у "несправедливо забытого", "подавленного" другого. Поскольку главным творцом истории в рассматриваемую эпоху служат массы, постольку их представления, на почве которых и протекает упомянутая "игра", делают невозможной остановку в развитии. Эпоха масс – это и эпоха прогресса, эпоха революций. В частности поэтому социумам, вопреки декларациям, не удается навсегда остаться на этапе третьих революций, тоталитарных ступеней. Советский режим начинает постепенно разлагаться, отказавшись от последовательного образа мыслей, присущего третьей, "сталинской" подбифуркации, и перейдя к следующему, "хрущевско-брежневскому" периоду с более эклектичным и "здравомысленным" мировоззрением. Дальнейшее движение приводит к полноценной четвертой революции, закрывшей коммунистический режим вообще.

При этом любопытно: Россия отказывается от однопартийности, тоталитаризма, гомогенности общества, а ее недавний оппонент, Запад, десятилетиями жестко критиковавший СССР за подавление конкуренции в экономической и политической сферах, буквально окрыляется надеждой на свое монопольное господство в масштабах мирового сообщества. Принцип однополюсности превращается в idée fixe, мировое сообщество вплотную приближается к идеологической унификации (по крайней мере, теперь не стесняются выставлять ее как желательную). Уровень конкурентности скачкообразно снижается и в экономике, начинается эпидемия поглощений и слияний крупнейших мировых компаний, рождения сверхмонополий [227], с чем не справиться созданным в прежние времена национальным законодательствам. История любит шутить, и если Россия под огнем яростной либерально-демократической критики недавно разрушила подавляющее большинство своих экономических монстров – централизованных отраслевых министерств, то на Западе – см. только что упомянутый бег наперегонки в сколачивании сверхмонополий – создаются сходные единицы.(28) С нашей позиции, такое положение объективно: Россия переживает либерализацию, четвертую революцию, тогда как мировое сообщество в целом – только третью.

Впрочем, и четвертые революции, в чем мы убедились, приносят с собой лишь демократизацию, но не полнокровную демократию, либерализацию, но не либеральный режим. Франция времен Третьей республики, послевоенные Германия и Италия, современная Россия – иллюстрации этого положения. После автократического, тоталитарного строя приходится в сущности заново начинать процесс гражданской эмансипации, внедрения свободных и ответственных норм поведения – как некогда при разрушении абсолютизма, в ходе первых революций. Чем более яркой и длительной была тоталитарная стадия, тем сложнее выходить из нее. По признаку "полусвободы" четвертые бифуркации напоминают первые. Чтобы избежать голословности, обратимся к примерам.

Четвертая революция в России началась с "перестройки", и этот первый этап заставил целый ряд аналитиков вспомнить о революции первой. "Горбачевская перестройка эквивалентна революции 1905 – 07 годов. Тогда, как и теперь, все начиналось с гласности", – констатирует проф. В.И.Старцев [308]. Гласность не совпадала со свободой печати, представляя собой плановый, регулируемый процесс, и кремлевский политический механизм подразумевал глухую борьбу "под ковром", отголоски которой доносились до общества в искаженном, "подправленном" виде. В статье "Первый апокалипсис двадцатого века" [280]А.А.Савельев фиксирует более точные родственные черты. "Так, деятельный участник ряда сатирических журналов 1905 – 07 гг. Е.Е.Лансере уже в советское время вспоминал: "Мы тогда революцию не воспринимали еще как борьбу класса против класса, а как борьбу "всего народа" против самодержавного строя"". "Какие же идеи объединяли тогда русское общество? – задает вопрос А.А.Савельев. – Основная тема журналов – сатира на "тысячеголовую гидру " русскую бюрократию- – от городового до премьер-министра и самого императора. – И продолжает цитатой: "Вся Россия объединилась в одном чувстве, – пишет В.В.Розанов, – Это чувство – негодование, презрение к бюрократии"". Центральная проблематика "перестройки", сходным образом, сводилась к борьбе всего общества с "номенклатурой", "административно-командной системой", той же "бюрократией".

Не только на своем начальном этапе четвертая революция ассоциируется с первой, но и на нынешнем – после событий сентября – декабря 1993 г. Вместо "всесильного" Верховного Совета, согласно Конституции 1993 г., создается Государственная Дума – не только тезка русского парламента начала ХХ в. (после революции 1905 – 07), но и его преемник. Новая Дума по сути столь же бесправна, как и ее прототип (в ее распоряжении опять лишь два варианта: принимать угодные исполнительной власти решения или оказаться под угрозой разгона). Как и девяносто лет назад, Дума времен правления Ельцина требует создания "правительства национального доверия, или согласия", настаивает на необходимости учета общественного мнения, в чем ей неизменно отказывается. Почти вся полнота власти принадлежит президенту (по внутрикремлевскому жаргону, "царю"), и дефиниция "вялый авторитаризм" [415]в равной мере относится как к режиму после Манифеста 1905, так и к новейшей России. Запомним эпитет "полусвободы", так или иначе подходящий ко всем четвертым революциям.