А. Степанов - Число и культура

Между обретшей независимость Грузией и Южной Осетией, а также Абхазией в годы правления Гамсахурдиа был развязан вооруженный конфликт. Аджарию (половину ее населения составляют, кстати, мусульмане , другие основные национальные группы – православные грузины, русские и армяне [395], итого этно-конфессиональная структура М = 4) военные действия обошли стороной, что не означает отсутствия политических столкновений с Тбилиси.(10) Попытки унификации, "преодоления коммунистического наследия", т.е. ликвидации автономий, в результате потерпели провал,(11) и разграниченность, а вместе с нею и четырехсоставность формы, только укрепились.

Азербайджан, на первый взгляд, обладает отличным территориально-политическим строением. Его территория – также со времен СССР – состоит из двух географически разделенных частей: основной и Нахичевани, располагавшей статусом автономной республики. Наряду с ними, в пределах основной части, наличествовал и анклав Нагорно-Карабахской автономной области, отличавшейся по этническому параметру (преобладающая доля армян). Подобное строение топологически описывается как два элемента плюс "дыра". Здесь нет возможности вдаваться в подробное обсуждение, но в одной из статей [197]нам уже доводилось обращаться к математическому анализу изоморфных ему структур на партийно-политическом материале (послевоенная Италия). Вывод таков: политическая система, состоящая из двух элементов и "дыры", социально-логически эквивалентна четырехзвенной системе. С соответствующими оговорками этот вывод можно перенести на территориально-политические системы, иллюстрацией чего служит, в частности, послевоенная Германия – с одной стороны, разделенная на четыре оккупационные зоны (М = 3 + 1), с другой – состоявшая из ФРГ, ГДР, а также анклавного Западного Берлина в роли упомянутой "дыры". Одно строение соответствовало другому, они сосуществовали. Не иначе обстоит и с рассматриваемым Азербайджаном: несмотря на то, что поверхностный взгляд не позволяет сразу заметить следов кватерниорности, последняя имплицитно присутствует и находит свою дорогу к реальности. Однако для нас данный вопрос остается побочным, т.к. мы по-прежнему заняты строением Евразии в целом.

Что происходит в постсоветском среднеазиатском регионе? – Этот обширный район в высокой степени автономен, самоорганизован, поэтому – как и Кавказ – способен к самостоятельному формообразованию. За годы советской власти он пережил значительную модернизацию и является не чисто сельскохозяйственным, а аграрно-индустриальным и даже индустриально-аграрным. Поэтому прежняя пятизвенная матрица ("центральное государство и четыре соизмеримых соседа") уже не вполне адекватна. И действительно, наблюдается характерная трансформация.

Прежде всего, в 1992 г. государства Средней Азии и Казахстан признают нерушимость существующих между ними границ, декларируют наличие общих интересов [279]. Во-вторых, часть стран региона: Казахстан, Узбекистан, Киргизстан, – еще на старте образовали так называемую "Алма-Атинскую тройку", создали единое экономическое пространство [412], связали себя сеткой договорных отношений. В-третьих, одно из государств, а именно Туркменистан, объявило об официальном нейтралитете. Значение этого нейтралитета, очевидно, не выходит за границы Средней Азии и ее южных соседей, поскольку Туркменистан вступил в СНГ, первым признал двойное гражданство с Россией. Но в своем собственном регионе Туркменистаном, по всей видимости, избран путь "остальных" (напомним, отнюдь не бессмысленный, не деструктивный). Наконец, в-четвертых, остается Таджикистан.

Эта страна этнически отличается от соседей: ее коренное население – не тюрки, а представители индоиранской ветви индоевропейских народов. Это единственное из государств региона, широко открывшееся свежим демократическим ветрам из обновленной Москвы и попытавшееся допустить у себя многопартийность, за что заплатило кровавую цену гражданской войны. (Здесь уместно констатировать, что весь регион, по всей очевидности, не достиг состояния специфически массовых социумов, способных сравнительно благополучно для себя обзаводиться многопартийной системой. Хотя, собственно, и нигде, никогда подобный процесс не проходил вполне безболезненно. Зато – как и в советский период – в своих внешних функциях, на уровне межрегиональных, межгосударственных отношений субъекты региона ведут себя согласно современной, "индустриальной" логике.) Обе главные силы гражданской войны в Таджикистане отличались политической экзотичностью. Одной из сторон не удалось сорвать с себя ярлык коммунизма, дезавуированного самими московскими патронами (во всех остальных среднеазиатских государствах эта процедура прошла достаточно гладко, несмотря на сохранение, в основном, как руководящих персон, так и фактической однопартийности). Другая сторона таджикского конфликта представляла радикальное крыло Исламской партии Возрождения [255], вызывая ассоциации с мировым фундаменталистским течением, – хотя, как и ее противники, была всерьез заинтересована в поддержке Кремля.

Отметив, что и в других случаях типологически четвертый элемент обычно переживает переходный процесс в наиболее трагических формах, констатируем, что постсоветская Центральная Азия структурируется согласно принципу 3 + 1, точнее, 3 + 1 и "остальные". Напомним: Узбекистан, Казахстан, Киргизстан в качестве базовой тройки, Таджикистан – в функции "четвертого" (Таджикистан, после национального примирения, также принят в Центрально-Азиатский союз(12) ), а нейтральный Туркменистан – в роли "остальных". Прежняя аграрная пятизвенность, не затрагивая списочного состава, на глазах трансформируется в соответствии с новыми – более отвечающими нынешним условиям – внутренними критериями. Заметим, все происходит как бы "само по себе", без каких бы то ни было – просто отсутствующих – стратегических планов. Относительная автономность региона, наличие общих интересов подтверждены на встрече в Ашхабаде в январе 1998 г. [16,17].

Контуры кватерниорности прослеживаются и в странах в отдельности. Например, коренное население Кахахстана, переживающего, согласно аналитическому обзору Д.Трофимова ("Известия" от 6.06.1994), родоплеменной ренессанс, традиционно делится на три жуза: Старший, Средний и Младший (ареал Старшего – южный Казахстан, Среднего – центральный и восточный, Младшего – западный и северный). Различно их положение и на социально-политической карте. Так, в ХIХ в. ханы Младшего и Среднего жузов служили главными претендентами на общеказахское лидерство; в советский период на первый план выдвинулся Старший (Кунаев и Назарбаев – из него), тогда как выходцы из Среднего составляли научную и культурную элиту. Воинственный Младший жуз выдвинул из своих рядов самых ярких революционеров 1920-х гг. ХХ век кардинально изменил демографический облик, поскольку ныне в Казахстане проживает 30% (недавно до 40%) неказахского, главным образом русского , населения. Современное этно-политическое строение, следовательно, описывается формулой 3 + 1. Славянская (вернее, "русскоязычная") группа отличается более высоким уровнем образованности и профессиональной квалификации, в первую очередь с ней связаны надежды на модернизацию. Но те же "русскоязычные" территории оказываются источником наиболее острого риска: наличие сепаратистских настроений. Перевод Н.А.Назарбаевым столицы Казахстана из южной Алма-Аты в северную Астану (бывший Акмолинск, Целиноград) убивает, похоже, сразу нескольких зайцев.