А. Степанов - Число и культура

Традиции швейцарского нейтралитета еще глубже. Венский конгресс 1814-15 гг., установив близкие к современным границы Швейцарии, гарантировал ей "вечный нейтралитет". Страна не принимала участия ни в одной из мировых войн, до сих пор воздерживается даже от членства в ООН. Занятая Швейцарией историческая позиция позволила ей не только на протяжении почти двух веков избегать военных действий на собственной территории, но и извлекать полновесные экономические дивиденды из своего общепризнанного положения. Поэтому сейчас, когда в Европе по пальцам перечесть те страны, которые не стали членами ЕС или не выразили намерения вступить в него, Швейцария переживает мучительные колебания. На нее, во-первых, оказывают согласованное давление круги авторитетных европейских политиков, ее искушают участием в выгодных общеевропейских проектах (например, прокладкой через ее территорию трансъевропейской автомагистрали). Во-вторых, остаться одной, когда все кругом объединяются, по-прежнему пребывать на ступени национальной, а не общеблоковой, экономики, когда консолидация охватывает политическую и экономическую сферы и транснациональные экономические гиганты диктуют все более жесткие правила игры – над своим будущим в такой ситуации, согласитесь, стоит задуматься. Масла в огонь подлил и недавний бойкот швейцарских банков со стороны ряда штатов США, ставший очередным драматическим эпизодом борьбы за первенство в мировых финансах и доказавший уязвимость одинокой Швейцарии [1]. В стране зреет общественное мнение, раздаются громкие голоса о необходимости вступления в ЕС. Адептам традиционной Швейцарии приходится уходить в практически безнадежную оборону, и, например, такой заслуженный швейцарский экономист как В.Футтеркнехт [423]вынужден переходить на повышенные интонации и полунормативную лексику,(44) отстаивая то, во что горячо верит: Швейцария во что бы то ни стало должна оставаться внеблоковой и нейтральной. На наш взгляд, не требуется пророческой прозорливости для прогноза: лед будет сломан и в этом случае.(45)

Политико-идеологические проблемы германского ансамбля обусловлены не только упомянутыми нейтралитетами, но и известными историческими коллизиями. С одной стороны, на протяжении веков эти территории были объединены в рамках Священной Римской империи (с конца ХV в. – Священной Римской империи германской нации). Но каково отношение к ней современного местного населения? Если значение исторических противоречий между Австрией и Пруссией в борьбе за лидерство в империи (см., напр., [436]) для современных австрийцев и немцев едва ли стоит преувеличивать, то в самосознании швейцарцев факт обретения независимости от империи (фактической – с 1499 г., а по Вестфальскому миру 1648 – международно признанной) до сих пор – предмет гордости. Не стоит сбрасывать со счетов и последующий негативный опыт региона, когда гитлеровская Германия, злоупотребив памятью о Священной Римской империи, бросила тень на ее восприятие со стороны даже нынешних немцев, австрийцев. Поэтому древо единства германского ареала, обладающее глубокими историческими корнями, встречается с препятствиями естественного роста.

Такие конспективно обрисованные проблемы обычно именуются в специальной литературе кризисом идентичности. Подобный кризис в послевоенные полвека переживала Германия, самое крупное звено немецкого региона. Тем же термином можно воспользоваться для описания ситуации в ансамбле в целом, которому было непросто прийти к осознанию общности интересов, необходимости их последовательного отстаивания, непросто настроить общественное мнение составных единиц (прежде всего ФРГ, Австрии, Швейцарии) на фактическую, пусть и непродекларированную, интеграцию и политическую активность. Но все же мы уверенно говорим о складывающемся региональном ансамбле – апеллируя к географической и культурно-языковой общности, как минимум к полувеку безусловно-демократической традиции, к высоким экономическим достижениям трех стран.

Названные проблемы германского ансамбля либо решаются, либо будут решены в обозримый период, но пока речь шла о трех его основных участниках, а не четырех. То самое исключение из правил, возможность возникновения которого ранее допускалась? – Навряд ли. Общий мировой и сквозной европейский принцип формообразования, если и способен допускать вариации, исключения, то их естественнее ожидать там, где это не столь уж и важно, на экономической и/или политической периферии, в "медвежьем углу", но не в самом сердце такого значимого для всего мира образования как ЕС. И значит, вероятность появления конструктивного четвертого элемента в настоящем случае достаточно, по всей видимости, высока. Здесь уместно возвратиться к бывшей Югославии.

Как мы помним, одно из пяти новых независимых государств, Словения, оказалось в южной системе, так сказать, выпадающим звеном, почти "белой вороной": доказанный иммунитет к силовым методам решения вопросов, успешные экономические и политические реформы, твердая заявка на вступление в ЕС и НАТО, благожелательно встреченная данными организациями. Если учесть, что эта самая западная часть бывшей Югославии с начала ХVI в. по 1918 г., в период владычества Австрии, уже побывала в ареале германского мира, подверглась его формирующему влиянию, что она исповедует одну из западных разновидностей христианства, а не восточную и не ислам,(46) что она – вместе с остальными республиками – испытала "вторую волну" германского влияния, то не лишено резонов допущение, что Словения в состоянии перейти из состава югославского регионального ансамбля в ансамбль германский. Ведь в первом из них – один на глазах превращающийся в инородный "лишний" элемент, во втором, напротив, – недостающий. Воспользовавшись физической аналогией, мы сказали бы об отрицательно и положительно заряженных "ионах" и о захвате одним у другого избыточного "электрона", если бы слово "захват" не ассоциировалось в политике с насилием. В настоящем же случае подавляющее большинство населения и руководства Словении выражает недвусмысленную волю вступить в ЕС и завязать теснейшие связи с его самыми развитыми членами.

Европейские перспективы Словении представляются даже более благоприятными, чем у ряда других, ранее состоявшихся членов ЕС. Скажем, Греция и Португалия, уже два десятилетия входящие в Союз и одни из самых активных экономических акцепторов, до сих пор остаются во многом "проблемными". Польша, Чехия, Венгрия, оказавшиеся в "первой очереди" на прием в НАТО и ЕС, образуют вместе со Словакией свой собственный ансамбль, страдающий как целое генетическими болезнями недавнего социализма и своего восточного, "полупериферийного" экономического положения.(47) У Словении же возникает исторический шанс оказаться в германском ансамбле, все остальные участники которого – элита европейской и мировой экономики. То есть, наряду с преимуществами членства в ЕС, Словения вправе рассчитывать на плоды той менее формальной, зато "особой" близости ("entente cordiale"), которая устанавливается в рамках ансамблей. Разве не лестно для Словении сесть за один стол с такими партнерами? Разве не вспыхивает в словенских душах надежда, что и их страна, как новый союзник, вскоре взойдет на ту же ступень, которую занимают ФРГ, Австрия и Швейцария? Со своей стороны, германский ансамбль не менее заинтересован в "расширении", в обретении, как и у всех, логически и имагинативно необходимого четвертого звена.(48) Попутно с ансамбля снимается печать исключительно национальной интеграции, до сих пор вселяющей некоторые подозрения со стороны чутких соседей, да и самих демократически настроенных немцев, австрийцев, швейцарцев.