Ричард Фейнман - Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие?

Наконец, мистер Маллой доходит до этого места, я нажимаю кнопочку своего микрофона и говорю: «Я достал эту резину из модели, поместил в зажим и на некоторое время опустил в воду со льдом».

Рис. 15а. Демонстрация влияния воды со льдом на кольцо. (© Мэрилин К. Йи, NYT Pictures.)

Я достаю зажим из стакана, поднимаю его вверх и разжимаю со словами: «Я обнаружил, что при раскрытии зажима резина не принимает прежнюю форму. Другими словами, в течение более чем нескольких секунд этот материал не обладает эластичностью, когда находится при температуре в 32 градуса. Я полагаю, что это имеет некоторое значение для нашей проблемы».

Прежде чем мистер Маллой смог хоть что-то сказать, мистер Роджерс говорит: «Эту проблему мы, безусловно, рассмотрим детально во время нашей работы и будем держать вас в курсе дела, и я полагаю, что это действительно важный момент, что, я уверен, признает и мистер Маллой, поэтому он прокомментирует это на следующем заседании».

Во время обеденного перерыва меня окружили репортеры с вопросами типа: «Вы говорили о кольце или о замазке?» и «Не могли бы вы подробно объяснить нам, что это за кольцо?» Таким образом, я довольно сильно расстроился из-за того, что ничего не смог доказать. Но в тот вечер все программы новостей остановились на важности моего эксперимента, и на следующий день в газетных статьях появилась полная информация по этому вопросу.

Моя двоюродная сестра Франсис воспитала во мне правильное отношение к прессе. Она была корреспондентом информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс» в Белом Доме при администрациях Никсона и Форда, а теперь работала для «Си-Эн-Эн». Франсис рассказывала мне истории о парнях, которые убегали через заднюю дверь, потому что боялись прессы. От нее я перенял идею, что пресса не делает ничего плохого; репортеры просто пытаются помочь людям узнать, что происходит, и поэтому никому не будет вреда, если с ними обойдешься вежливо.

Я узнал, что репортеры действительно весьма дружелюбны, если дать им шанс проявить это дружелюбие. Таким образом, я не боялся журналистов и всегда отвечал на их вопросы.

Репортеры объяснили мне, что я мог бы сказать: «Не для распространения». Но я не хотел никого обманывать. Я не хотел, чтобы мои слова звучали так, словно я что-то утаиваю. Так что всякий раз, когда я говорил с прессой, я говорил напрямик. В результате этого мое имя фигурировало в газетах каждый день, в каждой статье!

Судя по всему, я был единственным отвечавшим на вопросы репортеров. Очень часто остальные члены комиссии спешили побыстрее сбежать на обед, а я по-прежнему оставался в аудитории и отвечал на вопросы журналистов. Но я подумал: «В чем смысл проведения публичных заседаний, если ты сразу же убегаешь, как только тебя спросят, что значит то или иное слово?»

Когда мы, наконец, собирались на обед, мистер Роджерс напоминал нам быть осторожнее и не разговаривать с журналистами. Я говорил что-нибудь вроде: «Ну, я лишь рассказал им о кольцах».

Он говорил: «Ничего страшного. Вы все делаете правильно, доктор Фейнман; у меня с этим не возникает никаких проблем». Так что я так никогда и не понял, что он хотел сказать, когда говорил нам «не разговаривать с журналистами».

Работа в комиссии была весьма напряженной, поэтому время от времени я устраивал себе отдых, обедая с Франсис и Чаком, сыном моей сестры, который работал в «Вашингтон Пост». Поскольку мистер Роджерс не переставал твердить об утечках, мы никогда не говорили ни слова о том, чем я был занят. Если «Си-Эн-Эн» было нужно узнать что-либо обо мне они должны были посылать другого репортера. То же самое касалось и «Пост».

Я сказал мистеру Роджерсу о своих родственниках, которые работают в прессе: «Мы договорились не говорить о моей работе. Как Вы считаете, есть какие-то проблемы?»

Он улыбнулся и сказал: «Все в полном порядке. У меня тоже есть двоюродная сестра-журналистка. Проблем нет никаких».

На среду у комиссии не было запланировано никаких дел, поэтому генерал Кутина пригласил меня в Пентагон, чтобы рассказать о взаимоотношениях военно-воздушных сил и НАСА.

Тогда я попал в Пентагон впервые. Там было множество парней в военной форме, которые подчинялись приказам — совсем не так, как в гражданской жизни. Он говорит одному из них: «Я хотел бы воспользоваться комнатой для проведения брифингов… »

— Есть, сэр!

— …и мы хотим посмотреть слайды с номера такого-то по номер такой-то.

— Есть, сэр! Есть, сэр!

Все эти парни работали на нас, пока генерал Кутина проводил для меня презентацию в специальной комнате для брифингов. Слайды показывали с помощью кинопроектора, расположенного сзади, на прозрачную стену. Все это действительно было необычно.

Генерал Кутина говорил что-нибудь вроде: «Сенатор Такой-то у НАСА в кармане», — а я говорил, полушутя: «Мне не нужны посторонние комментарии, генерал; Вы же забиваете мою голову! Но не переживайте; я все это позабуду!» Я хотел казаться наивным: сначала я узнаю, что произошло с шаттлом, а уж потом буду переживать о больших политических давлениях.

Где-то во время презентации генерал Кутина заметил, что у всех членов комиссии есть какое-то слабое место из-за их связей: ему, проработавшему в очень тесном контакте с персоналом НАСА, занимая ранее должность директора Программы по созданию военно-воздушного космического шаттла, сложно, если не невозможно, поднимать некоторые трудноразрешимые вопросы, связанные с руководством НАСА. Салли Райд все еще работает на НАСА, поэтому она не может просто говорить все, что хочет. Мистер Коверт работал над двигателями и был консультантом НАСА и т.д.

Я сказал: «Я связан с Калтехом, но не считаю это слабым местом!»

— Что ж, — говорит он, — Вы абсолютно правы. Вы непобедимы — насколько это сейчас представляется. Однако у нас, в военно-воздушных силах, есть одно правило: проверь шесть.

Он пояснил: «Парень ведет самолет, глядя по сторонам, и чувствует себя в полной безопасности. Другой парень поднимается выше него и летит за ним (в «шесть часов» «двенадцать часов» находится непосредственно впереди) и стреляет. Именно так сбивают большинство самолетов. Думать, что ты находишься в безопасности, очень опасно! Где-то все равно есть слабое место, которое нужно отыскать. Всегда нужно проверять шесть часов».

Входит какой-то солдат. Он что-то бормочет по поводу того, что кому-то нужна комната для брифинга. Генерал Кутина говорит: «Скажи им, что я закончу через 10 минут».

— Есть, сэр!

Наконец, мы выходим. Там, в коридоре, стоят ДЕСЯТЬ ГЕНЕРАЛОВ и ждут, когда мы освободим комнату, — где сидел я, слушая этот профессиональный брифинг. Я почувствовал себя просто потрясающе.