Грэм Хэнкок - Ковчег завета

В то время я еще не понимал, как следует воспринимать слова старика. Сейчас же, после всего, что узнал, я уже понимал, что он мог говорить правду. За свою историю священная реликвия совершила немало замечательных чудес, так что подъем нескольких сотен тонн камня не составил бы для нее особого труда.

В четыре вечера в домик для гостей пришел отец Хагоса, сообщивший, что помощник главного священника примет нас. Он добавил, что по протоколу не сможет сопровождать нас на встречу, и подробно объяснил, куда мы должны явиться.

Мы с Хагосом пошли в церковь Святой Марии Сионской и вошли в лабиринт жилых помещений в задней части огороженного участка. Пройдя под низкой аркой, мы оказались перед дверью, постучали и были впущены в сад, где на скамейке сидел старий в черных одеждах.

При нашем приближении он шепотом отдал какую-то команду. Хагос повернулся ко мне и сказал:

— Вы должны остановиться здесь. Я буду говорить от вашего имени.

Начался серьезный разговор. Следя за ним на расстоянии, я чувствовал себя… беспомощным, парализованным, ничтожным, неполноценным. И размышлял, не следует ли мне броситься к старцу, чтобы взахлеб изложить свое дело. Но все же понимал, что мои страстные просьбы, какими бы прочувствованными они ни были, не будут услышаны ушами, которые прислушиваются лишь к ритмам традиции.

Наконец Хагос вернулся ко мне и объяснил:

— Я рассказал помощнику все. Он сказал, что не станет с вами разговаривать. Он сказал, что по такому важному вопросу, как ковчег, уполномочены говорить только Небураэд и монах-хранитель.

— Значит ли это, что Небураэд еще не вернулся?

— Еще нет. Верно. Но у меня хорошие новости. Помощник разрешает вам поговорить с хранителем.

Через несколько минут, пройдя по лабиринту пыльных тропинок, мы подошли к церкви Святой Марии Сионской. Обойдя ее, мы оказались перед металлической оградой, окружавшей часовню святилища. На какое-то мгновение я задержался, глядя сквозь решетку, мысленно рассчитывая, что секунд за десять я перевалю через ограждение и подбегу к запертой двери здания.

Ради шутки я рассказал о своих мыслях Хагосу, который наградил меня взглядом, полным ужаса.

— Даже не думайте об этом, — предостерег он и показал рукой за спину, на церковь Святой Марии Сионской, где слонялись без дела с десяток высоких молодых дьяконов. — Вас уважают как иностранца. Но если вы совершите такое кощунство, вас обязательно убьют.

— Где, вы думаете, хранитель? — спросил я.

— Он внутри. Присоединится к нам, как только будет готов.

Мы терпеливо ждали, пока солнце не опустилось. В сгущающихся сумерках наконец появился хранитель — высокий, мощно сложенный мужчина лет на двадцать моложе своего предшественника. И как у предшественника, его глаза были покрыты катарактами, и как предшественник, он был в плотном одеянии, сильно пахнувшем ладаном.

Он явно не собирался пригласить нас внутрь. Вместо этого он подошел к решетке и пожал наши руки через нее.

Я поинтересовался, как его зовут.

Он ответил скрипучим голосом:

— Гебр Микайл.

— Пожалуйста, — обратился я к Хагосу, — скажите ему, что меня зовут Грэм Хэнкок и что я провел два последних года, изучая историю и предания о ковчеге завета. Пожалуйста, объясните ему, что я приехал сюда из Англии за семь с лишним тысяч километров в надежде, что мне позволят увидеть ковчег.

Хагос стал переводить. Когда он закончил, хранитель произнес:

— Я знаю. Мне уже сообщили об этом.

— Вы позволите мне войти в часовню? — спросил я. Хагос перевел мой вопрос. Последовала долгая пауза, затем предугаданный ответ:

— Нет, я не могу это сделать.

— Но, — запинаясь, проговорил я, — я приехал, чтобы увидеть ковчег.

— Сожалею, но вы напрасно приехали, ибо вы его не увидите. Вам следовало бы знать это, раз, как сами говорите, изучали наши предания.

— Я знал это и все же надеялся.

— Многие надеются. Но никто, кроме меня, не может посещать ковчег. Даже Небураэд. Даже патриарх. Это запрещено.

— Я страшно разочарован.

— Есть вещи и похуже разочарования.

— Но вы ведь можете хотя бы описать мне, как выглядит ковчег? Думаю, я удовольствуюсь и тем, что вы расскажете мне.

— Ковчег подробно описан в Библии. Вы все можете прочитать там.

— Все же расскажите своими собственными словами, как он выглядит. В смысле тот ковчег, что покоится здесь, в святилище. Это действительно ящик из дерева и золота? Есть ли на его крышке две крылатые фигуры?

— Я не стану говорить о подобных вещах…

— И как его носят? — продолжал я спрашивать. — На шестах? Или как-то иначе? Он тяжелый или легкий?

— Я же сказал, что не буду говорить о подобных вещах, значит, не буду.

— Совершает ли он чудеса? — настаивал я. — В Библии ковчегу приписываются многие чудеса. А здесь, в Аксуме, он тоже творит чудеса?

— Он творит чудеса. И это само по себе… чудо. Это чудо, ставшее реальностью. И больше я ничего не скажу.

С этими словами хранитель снова просунул руку через ограждение и с силой пожал мою руку, явно прощаясь.

— У меня остался еще один вопрос, — не отступал я. — Всего один…

Едва заметный кивок.

— Завтра вечером начинается Тимкат. Вынесут ли подлинный ковчег на крестный ход к Май Шуму или копию?

Пока Хагос переводил мои слова на тигринья, хранитель слушал с бесстрастным выражением лица. Наконец он ответил:

— Я сказал уже достаточно. Тимкат — открытая церемония. Вы сможете присутствовать на ней и увидеть все своими глазами. Если вы, как сами утверждаете, занимались исследованием два года, то, полагаю, сами же и найдете ответ на свой вопрос.

И он повернулся, скользнул в тень и испарился.

Предмет, который с началом церемоний Тимката вечером 18 января 1991 года вынесли к резервуару Май Шум, оказался крупным прямоугольным ларцом, задрапированным толстой тканью с вышитой эмблемой голубя. И я вспомнил, что в «Парсифале» Вольфрама эмблемой Грааля также был голубь. И все же я нисколько не сомневался в том, что передо мной несут вовсе не Грааль и не ковчег. Скорее, это тоже была эмблема, символ, признак и знак.

Как и предупреждал меня несколько месяцев назад фалашский священник Рафаэль Хадане, священная реликвия осталась в часовне, ревниво хранимая в святая святых. На всеобщее же обозрение вынесли всего лишь ее копию, однако весьма отличавшуюся по форме от уже знакомых мне таботат, которые я видел в прошлом году на празднике в Гондэре, и эта копия соответствовала по форме и размерам библейскому ковчегу.

Почему же я был уверен, что вижу копию? Да очень просто: монах-хранитель Гебра Микаил ни на минуту не покидал святилище на протяжении двух дней праздника. Поздно вечером 18 января, когда крестный ход с обернутым в ткань ларцом двинулся в сторону Май Шума, я видел его сидящим за железной решеткой, прислонившись спиной к серой гранитной стене приземистого здания, явно погрузившимся в раздумья. Он даже не поднял глаз, когда священники пустились в путь, и стало совершенно ясно, что его абсолютно не заботил предмет, с которым они отошли.