Аркадий Беляков - Воздушные путешествия. Очерки истории выдающихся перелетов

С большой степенью уверенности можно утверждать, что перелет Париж – Рим... не состоялся, так как оба прилетевших в Рим летчика – и Бомон, и Гаррос (он добрался до финиша за 107 часов) – в пути сменили свои самолеты на новые. Русским летчикам такая роскошь даже не снилась.

При старте 21 мая 1911 года самолет одного из участников перелета из Парижа в Мадрид – Трайна – врезался в толпу провожающих, убил при этом военного министра Франции и серьезно ранил еще нескольких человек. Как сообщала пресса, одного из участников перелета Париж – Рим (Фрея) нашли близ Витербо с переломанными руками и ногами под обломками самолета.

Читателю, очевидно, ясно, что для 1911 года результаты promenade pour plaisir (так Уточкин накануне старта назвал перелет Петербург – Москва) были даже более чем «на уровне мировых достижений», хотя бы потому, что французская авиация считает годом своего рождения 1906-й, в то время как небо Отечества увидело первого русского летчика только в 1910 году.

Самолет набирал высоту в сплошной облачности. Крылья машины рассекали грязно-белые огромные хлопья; казавшиеся упругими струи воды причудливыми зигзагами разрисовывали стекла кабины... Самолет летел ровно, однако, подхваченный мощным невидимым потоком воздуха, нет-нет да и вздрагивал или проваливался вниз на добрую сотню метров, или, наоборот, устремлялся вверх. Высота 800 метров... 900... 1000... Кажется, никогда не кончится этот изнурительный, опасный полет.

И вдруг... Брызнула и заискрилась на остеклении кабины бриллиантовая россыпь водяных капель. Летчиков ослепили не только пронизавшие чистейший воздух лучи солнца, но и пронзительная голубизна безбрежного купола неба. Такой цвет никогда не мог и не сможет передать на холсте ни один художник мира. Воздух настолько чист и прозрачен, что можно заглянуть в космос: переводя взгляд от горизонта к зениту, замечаешь, как нежные голубые тона постепенно темнеют, становясь почти черными над головой. Это уже цвет космоса...

Игорь Иванович застегнул поплотнее пальто и поднялся на смотровую площадку, расположенную в центре фюзеляжа самолета, над салоном. Перед его глазами предстала поистине сказочная картина: залитый солнцем, еще весь влажный, самолет ровно и величественно плыл среди ослепительно белых нагромождений облаков. Казалось, движения почти нет. Чья-то богатырская рука держит машину между многочисленными пиками над ущельями и пропастями, совсем, правда, не выглядящими ни суровыми, ни страшными.

Резкая, почти мгновенная, смена обстановки столь же непривычно резко сменила и настроение. Душа наполнилась каким-то необузданным счастьем: хотелось кричать во весь голос, громко запеть...

Игорь Иванович стоял на смотровой площадке до тех пор, пока основательно не промерз. Окинув еще раз взглядом безграничные просторы, он спустился в салон, к столу и, удобно усевшись в кресле, стал с наслаждением потягивать мелкими глотками горячий кофе.

Что это, спросит читатель, фантазия или обрывок сна? Ни то и ни другое.

Описанный эпизод, говоря канцелярским языком, имел место в небе России в середине июня 1914 года. Самолет «Илья Муромец» – первая в мире тяжелая четырехмоторная машина конструкции Игоря Ивановича Сикорского – под командой своего создателя летела из Петербурга в Киев. Это был, к тому же, и первый в мире скоростной дальний перелет тяжелого самолета-... «Илья Муромец» был подготовлен к отлету в дальний рейс к середине июня. На его борту собрались в дальнюю дорогу кроме Сикорского еще трое участников перелета: второй пилот штабс-капитан Христофор Пруссис, штурман и летчик лейтенант Георгий Лавров и механик Владимир Панасюк. Воздушный корабль загружен до предела. В баках почти тонна горючего, четверть тонны масла, на борту десять пудов запасных частей.

Тихая ясная теплая ночь не столь уже частое явление для Петербурга. В половине второго ночи 16 июня Сикорский поднимает свое детище «на крыло». Перелет начался. Впереди более чем 1200 километров пути. Самолет медленно набирает высоту – он слишком загружен, но летит в ночном спокойном воздухе ровно, почти незаметно для экипажа. Летчики сменяют друг друга у штурвала управления через каждые полчаса. Приятно пройти в салон машины, выпить кофе, полюбоваться в иллюминатор проплывающими внизу пейзажами. Такого авиация еще не знала. Игорь Иванович открыл двери кабины и вышел на крыло. Хотелось самому убедиться, что летчик в случае необходимости может заняться ремонтом или обслуживанием мотора.

Стало жутковато: упругий поток воздуха угрожал сдуть с крыла в одно мгновение, а при взгляде вниз появлялось неприятное чувство слабости в ногах. Сикорский, постояв немного сзади работающего мотора, вернулся в кабину.

Около семи утра, когда самолет вел Пруссис, впервые в практике мировой авиации экипаж приступил... к совместной трапезе: рассевшись в удобных плетеных креслах вокруг довольно большого стола, свободные от вахты летчики с удовольствием сытно позавтракали.

Около восьми утра пролетели над Витебском. Чистый утренний воздух позволил хорошо рассмотреть город с высоты 1200 метров, а спустя полчаса впереди показалась Орша. Здесь была запланирована посадка для дозаправки машины и ее осмотра.

Итак, позади семь часов полета, а сейчас экипаж и самолет оказались в плотном кольце оршан. Предоставив «на растерзание» толпе Пруссиса и Панасюка, Сикорский и Лавров пошли осмотреть поле, на котором приземлился самолет. Результаты осмотра не радовали. Во-первых, поле было явно коротковатым для взлета перегруженного самолета. Во-вторых, оно ограничивалось с одной стороны лесом, а с другой – обрывом к реке, сразу за которой начинался город. Плохо было и то, что от леса к реке поле имело небольшой уклон, что при наступившем жарком летнем дне (в жару моторы теряют часть своей мощности) исключало всякую возможность взлета в направлении леса – разбега «в гору». Летчики решают взлетать в направлении реки.

Заправку машины завершили только к двум часам дня. С помощью любопытствующей толпы закатили самолет в самый дальний угол поля, а в начале третьего пополудни экипаж поднялся на борт машины.

Взлет был, прямо скажем, очень опасным. Тяжелая машина медленно набирала скорость. Сикорский оторвал самолет от земли, когда до обрыва оставалось несколько метров. Машина грузно просела к поверхности реки, но все же начала медленно набирать высоту. Гигант надсадно прогудел своими моторами над самыми крышами прибрежных домов, изрядно напугав их обитателей. Наконец летчики облегченно вздохнули: опасность миновала, «Муромец» устойчиво летел и даже понемногу набирал высоту.