Павел Блонский - Память и мышление

2) Ножницы. — Блестящий свет, зима, люди идут, пряча лицо, мальчик катится на каких-то длинных, серых палках. Масса блесков голубовато-серебристых. Из них получается фонтан. Полосы блеска. Блещет и исчезает лиловый цвет. Лиловая полоса. Сиреневая кисейная занавеска. Проникающий через нее свет солнца (?), да, солнце. От этого солнца идут полосы света. Темнеет. Лучи из солнца постепенно превращаются в длинные, распущенные волосы и женскую голову. Офелия над ручьем.

3) Светлые часы с белым циферблатом на сером браслете. — Серый полукруг, серп с ручкой, все белеет. Свернутые полураскрытые полосы чего-то, светлые и темные края. Полосы всевозможных оттенков. Дальше до конца опыта «глаза разделились»: в левом — светлее, в правом — темнее. Много полукругов, серые мячи. В правом глазу лиловый цвет, в левом — желтый. Солнце, в правом — темнота. Крестьянин пашет, плуг металлический ярко блещет. Лошадь серая. Большая рыба в стальной чешуе.

4) Перед опытом испытуемая несколько взволнована случайной небольшой неприятностью. На показанные счеты

не реагирует: «темнота».

5) Полярный вид голубого моря и желтого каменистого берега, покрытого снегом. Голубая вода, лиловый берег, бело-голубоватый снег, серо-голубые горы в тумане, чайка — неясно. Ножницы. Странный аэроплан — колеса, раздвинутые крылья. Металлический молот бьет по раскаленному металлу. Красно-стальные брызги. Река, «радуга» (лиловый — желтый — зеленый — красный), цветные пятна.

Было бы утомительным повторением для читателя снова просматривать трансформации образов раздражителя во всех этих опытах. Тому, кто следил за предыдущим изложением, дело более или менее ясно. Так, например, в опыте 1 достаточно понятен ряд: длинная коробка — полосы — занавеска — шкаф — окно — длинная перспектива бульвара — прямая дорожка — передняя, часть длинной гармоники фотографического аппарата — шар — мячи — круглый букет сирени.

Еще до этой серии опытов, во время второго сеанса испытуемая, очень воодушевленная, сама по своей инициативе под впечатлением виденных ею образов разразилась следующими словами: «Я никогда раньше не представляла себе, что глаз до такой степени восприимчив. Это поразительно что такое. Он запечатлевает чуть ли не решительно все, что видит, хотя бы я этого не замечала. Получается вроде массы фотографий, и нужен только подходящий случай, чтобы они ожили». Психологу, конечно, нет нужды доказывать эту поразительную восприимчивость глаза. Речь идет лишь о том, чтобы выяснить, как эта восприимчивость, эта подобная фотографии память глаза влияет на ход образов субъекта.

Для этой цели обратимся к опыту 2 (ножницы). Блеск ножниц дал образы в знакомом для испытуемой комплексе.

Образы длинных, серых палок, серебристых блесков, брызг воды, полос блесков явно происходят от ножниц. Но дальше врываются образы предыдущего опыта (сиреневая коробка): лиловая полоса, сиреневая занавеска. Но здесь благодаря реинтеграции вновь начинают фигурировать образы, происходящие от ножниц; полосы блестящего света, солнечные лучи.

Обратимся к опыту 3: светлый металлический ободок часов со свешивающимся серым браслетом трансформируется в серый полукруг, серп с ручкой, полураскрытые полосы, полукруги, серые мячи, но из опыта 1 врывается лиловая полоса, а опыт 2 подкрепляет и усиливает металлические образы данного опыта (металлический плуг, серая лошадь, стальная чешуя рыбы). Так же и в опыте 5 — врываются образы «лилового» и «металлического». Но ярче всего выступила эта фотографическая способность глаз в ее действии на образы в одном предварительном опыте. Дело в том, что сначала эти опыты были задуманы как опыты в темноте. Эта затея была сразу же оставлена, так как ведь важно выяснить, как влияет виденное при дневном свете в обычной обстановке. Но все же один опыт был произведен в темноте: при внезапном освещении была показана (1,5 минуты) катушка от радио, и затем свет снова погас. Однако, по моей неловкости, через ширму из соседней комнаты прошла слабая полоска света, которую испытуемая увидела уже в темноте перед закрытием глаз. Результат: «Радиокатушка, внутри нее шар. Металлические полосы, ленты. На конце лент шарики. На лентах качаются ребята. Вроде гигантских шагов. Масса лент с ребятами — штук 20. Вверх — вниз, вверх — вниз». Процесс трансформации катушки и полосы света ясен. Поражает, как мимолетное оптическое впечатление оказывает такое большое влияние на содержание последующих образов.

Я подробно остановился на анализе опытов с этой испытуемой, так как она была из всех испытуемых наиболее подходящей в отношении богатства и определенности, ясности образов. Тем самым опыты с ней дают возможность полнее и ярче видеть процесс трансформации образов. Но самый этот процесс в основном один и тот же у всех испытуемых. Опыты с другими лишь дали возможность тверже убедиться в этом иполнее, более всесторонне понять этот процесс. Поэтому нет нужды описывать данные опытов с каждым испытуемым, так как это значило бы без числа повторяться. Целесообразнее перейти к обобщениям из этих опытов.

Все испытуемые определенно утверждали, что они видят образы. Я думаю, что этот термин надо сохранить: представление зрительных образов есть видение их.

Но все испытуемые столь же единодушно подчеркивали, что «это — своеобразное видение», «не так, как я вижу на самом деле», «это — вроде как видишь во сне» и т. п. Мне кажется, надо принять и это ограничение: представление зрительных образов есть своеобразное видение их, отличное от видения реальных предметов.

Так как физиология этого своеобразного видения еще не изучена, я попытаюсь дать только психологическую характеристику его.

Все испытуемые, характеризующие свои образы, определяли их обязательно в отношении ясности и устойчивости. Ясность характеризовалась чаще всего как отчетливое видение, несравненно реже — как рельефность. Последнюю один испытуемый описывает так: «Трансформирующийся образ становится выпуклым, на нем намечается самая близкая ко мне точка, дающая ту или другую сравнительно реальную фигуру, а остальная часть образа расплывается, темнеет и исчезает». Неясность отождествлялась испытуемым с темнотой образа. Следовательно, за редким исключением имеет место нестереоскопическое зрение, т. е. видение не предметов, а картин. Кстати сказать, термин «картина» обычен у испытуемых. Но это нестереоскопическое видение — видение картин различной степени ясности. У одного и в одних случаях это — ясная картина в красках; у другого или в других случаях это — ясная картина, но бесцветная; наконец, иногда это — неясная бесцветная картина, вернее, уже не картина, а схема. При этом надо очень сильно подчеркнуть, что если под картиной-образом понимать копию всего какого-нибудь предмета, то ясность распределяется неравномерно: одни части предмета могут быть очень ясны, а другие совершенно неясны. Мне кажется, удачней всего сравнивать образ со снимком-позитивом, который удается зафиксировать не всегда удачно, так, что это иногда — ясный снимок, иногда на нем ничего не разберешь, так как он почти совсем потемнел, а иногда он зафиксирован очень неравномерно. Ясность зрительного образа — это как бы различная степень закрепления посредством фиксажа позитива. В первом параграфе этой главы уже был разобран вопрос, при каких условиях образ выходит наиболее ясным, т. е. что играет роль, если можно так выразиться, фиксажа. С одной стороны, те же объективные условия, причины, как это бывает и при фотографировании: ясность оригинала-впечатления и время, продолжительность его действия на глаз. Но, с другой стороны, это — и субъективные условия: степень и характер эмоционального возбуждения во время получения впечатления-оригинала. Сильное нервное возбуждение, если продолжать сравнение с фотографией, делает нашу светочувствительную пленку пленкой лучшего качества в отношении отображения.