Александр Потупа - Открытие Вселенной - прошлое, настоящее, будущее

Весьма вероятно, что отсюда берет начало более глубокое понимание суточного цикла. Дошел ли палеоантроп до самоотождествления некоторых небесных светил, пока неясно, но, вероятней всего, у него зародились смутные представления о связи ежедневных восходов и заходов Солнца. Об этом свидетельствует явная ориентация ряда захоронений по линии восток-запад. Не просматривается ли здесь зачаточная идея ежедневной гибели и возрождения светила, во всяком случае, принадлежности «ежедневных солнц» к разным поколениям одного «рода»?

Есть и другие данные, позволяющие строить гипотезы о Вселенной палеоантропа. Прежде всего, это рисунки типа параллельных бороздок, иногда — пересекающихся (так называемые «кресты»). В таких рисунках справедливо усматривают зачатки математических знаний, тем более что в их композиции явно выделяется тройка. Возможно, по троичной системе палеоантроп и учился считать. Было бы очень важно получить какие-то дополнительные данные в пользу того, что, например, тройка связывалась с выделением трех времен суток или трех сезонов года, а крест — с представлением о четырех сторонах света.

Я думаю, на всех этих примерах мы успели убедиться, что интерпретация культуры древнейших людей — дело необычайно трудное. Большинство наших моделей их мировоззрения напоминают сетку домыслов, наброшенную на немногочисленные факты, сетку, «шитую на живую нитку». Самые древние люди не слишком заботились о передаче информации о своем духовном мире вовне далее ближайшего поколения — и невольно так закодировали свои идеи (а, следовательно, и глубочайшие истоки человеческого мировосприятия), что сама возможность расшифровки воспринимается как своеобразное чудо.

Но важно и другое — антропология все еще не имеет единой точки зрения на последовательность эволюционных звеньев, и многие находки могут относиться вовсе не к предшественникам Homo sapiens, а к конкурирующим видам, точнее, к тупиковым ветвям рода Homo. Сейчас практически достоверно известно, что древнейший человек формировался не в одиночку, природа пробовала многие варианты, но параллельные ветви антропогенеза пока плохо различаются. Между тем, анализируя следы первобытной культуры, мы строим какую-то усредненную картину — не только по разным местностям и целым эпохам, но, вероятней всего, и по разным типам древних людей. Такое усреднение в какой-то мере неизбежно, и мы обычно утешаемся правдоподобной гипотезой, что достаточно близкие ветви эволюционного древа достаточно схожи и в своем восприятии окружающего мира. Более того, обычно явно или неявно предполагается, что восприятие заключено в коридоре, который суживается по мере продвижения в прошлое, а, следовательно, сколь-нибудь серьезные расхождения мировоззрения могут возникать лишь на достаточно высоких уровнях независимого развития эволюционных ветвей. Именно такие предположения — на сегодня уже весьма приближенные — позволяют единым образом рассматривать эпохи архантропа и палеоантропа, как и начальную фазу более близкой и понятной нам эпохи неоантропа, наступившей 400–500 веков назад [7] Говоря о близости и понятности эпохи неоантропа, следует иметь в виду, что само происхождение сапиенса пока не имеет удовлетворительного объяснения. По ряду признаков сапиенс должен считаться прогрессивным конкурентом неандертальца — во всяком случае, так называемый классический неандерталец явно выпадает из числа наших прямых предков. Среди поздних неандертальцев встречаются подходящие кандидаты (вроде человека из палестинской пещеры Мугаретэс-Схул), но темп, в котором эти кандидаты должны превратиться в настоящих сапиенсов, поразительно высок — несколько тысячелетий. С другой стороны, прямые предки сапиенса не просматриваются в более ранние времена, современная археоантропология не дает обоснованных примеров их сосуществования с неандертальцами непосредственно после второго пика вюрмского оледенения. .

К этому периоду следует отнести ряд событий, оказавших решающее влияние на эволюцию человека и общества. Где-то порядка 40 тыс. лет назад по планете прокатились первые гигантские волны миграции. Люди пришли в Австралию, а в течение следующих десятилетий проникли на Американский континент. 250–300 веков отделяют нас от величайшего сдвига в методах передачи социальной наследственности — закрепление (а фактически появления) языка и особых знаковых систем типа наскальной живописи. Примерно в это же время неоантроп по-настоящему овладевает огнем — приемами его получения и постоянного применения.

Позднее сапиенс вступает в неолит — эпоху шлифованных орудий и керамики, становится земледельцем и скотоводом, открывает металлы, устремляется к цивилизациям…

Вероятно, уже донеолитический сапиенс сумел выделить Солнце и Луну по признаку самостоятельной подвижности и придать им зооморфный или антропоморфный образ. Ему так или иначе пришлось использовать в сочетании две далеких аналогии для небесных светил — живое существо и огонь. Трудно сомневаться, что это сочетание способствовало первому выделению именно антропоморфного образа — ведь только человек мог перемещать горячий огонь. Представление об особом человеке, исполняющем эти функции в небесном масштабе, вело к простейшей модели суточного цикла. Играл здесь свою роль и фитоморфизм — деревья «привязывались» к светилам, помечая позиции восхода и заката. Можно полагать, что деревья постепенно связались с появлением и исчезновением светил настолько, что превратились в своеобразный мостик, по которому Солнце и Луна могли взбираться на небо и уходить оттуда, разумеется, это более простой и правдоподобный вариант объяснения глубочайшей связи неба с деревьями, чем обращение к подсознательным древолазным инстинктам архантропа… Кроме того, в иной экологической ситуации заметную роль в «привязке» светил играли возвышенности.

Более крупный месячный цикл человек фиксировал по фазам Луны, которые повторяются примерно через 29,5 суток, а каждую из четырех фаз сопоставлял с меньшим временным промежутком — прообразом будущей недели. Важно, однако, подчеркнуть, что наблюдения вряд ли были слишком систематичны и вряд ли Луна в разных фазах сразу была отождествлена.

Вероятно, уже в верхнем палеолите зародились идеи календарей, охватывающих более широкие циклы. К этому вполне могли подтолкнуть такие важные в охотничье-собирательской практике явления, как сезонная миграция животных и опять-таки сезонная доступность тех или иных съедобных растений. Смена времен года оказывала влияние на методы и интенсивность охоты и собирательства, и накопление информации о признаках наступления очередного сезона становилось объективно полезным фактором. Такая информация фиксировалась в основном в ритуальных действах — в этом смысле календарно-обрядовые праздники не моложе самого календаря, точнее, являются первичной его формой. Знаковые формы доземледельческих календарей вряд ли получили особое развитие — в сущности, у охотника не было потребности ни в высокой точности датировок, ни в охвате очень больших временных промежутков. Усреднение наблюдательных данных по большому числу сезонов стало уже проблемой, завещанной земледельческим племенам и будущим цивилизациям. По современным понятиям, решение такой проблемы требовало создания развитой системы знаковой фиксации — от сложных каменно-деревянных конструкций до письменности.