Александр Потупа - Открытие Вселенной - прошлое, настоящее, будущее

В борьбе с пережитками многочисленных местных культов христианская церковь стремилась к предельной абстрактизации своего Бога, дабы он не мог быть даже в мыслях низведен до уровня отдельных языческих богов. Этот процесс объективно шел на пользу познанию, ибо расширял плацдарм вторжения толкователей божественных законов в анализ реальных явлений. Чем сильней удалялся, кутаясь в туман схоластических упражнений, древний Яхве, чем совершенней становилось в глазах верующих его творение — Вселенная, тем с большим правом и меньшим риском можно было приступать к исследованию законов Вселенной. Этот процесс хорошо запечатлен в философских исканиях Средневековья.

Становление раннего христианства проходило в тесном взаимодействии с так называемым неоплатонизмом — возможно, последней попыткой античного мира создать достаточно общую религиозно-философскую систему. Неоплатоники развивали идеи Пифагора и Платона, и в высшем достижении их школы — трудах Плотина в 3 веке н. э. была построена концепция Единого, некоего духовного начала, чья эманация (излучение) и есть наблюдаемый мир. Примерно в это же время начался синтез неоплатонизма с христианством, длительный процесс эллинизации последнего.

Христианство стартовало с довольно четкой теистической позиции, согласно которой Бог рассматривался как существо вне наблюдаемого мира, но сотворившее этот мир и вмешивающееся в его дела на любом этапе по своему усмотрению. Допускались всяческие чудеса, и, по сути, для простого верующего различия с языческими культурами сводились лишь к тому, что один Всевышний замещал теперь целый пантеон. Труды епископа Аврелия Августина на рубеже 4–5 веков выдвинули программу познания Бога в качестве высшей и бесконечной цели всякого познания, утвердили примат веры над разумом. Мировоззренческий теизм вполне устраивал церковь, выдвигая ее на роль единственного посредника между всевидящим Богом и человеком.

Дальнейшее развитие средневековой философской мысли практически полностью определилось борьбой — явной или неявной — с этой догмой, канонизированной христианством, как и ранее — иудаизмом, а позже — исламом. Разумеется, велась эта борьба в рамках религиозных традиций. Первая серьезная альтернатива была сформулирована в работах ирландского философа 9 века Иоанна Скота Эриугены (810–877), где Бог и природа были полностью взаиморастворены. Пантеизм Эриугены начисто лишал Всевышнего личностных антропоморфных характеристик. Впоследствии его идеи сыграли важную роль в расшатывании теистических устоев христианства. Достаточно сказать, что по его следам шли, прокладывая дорогу новому естествознанию, молодой Николай Кузанский, Джордано Бруно, Барух Спиноза.

Однако главная линия была связана с несколько иной традицией — так называемым деизмом. Деизм доводил богословскую абстрактизацию до предела деятельность Бога ограничивалась здесь актом единократного творения мира, после чего Вселенная должна была жить по определенным законам, подобно однажды заведенному часовому механизму [40] Эта аналогия, очень популярная в науке Нового Времени, принадлежит выдающемуся представителю Парижской школы философов Николаю Орему (1320–1382). .

Эта традиция стала намечаться в связи с волной переводов античного наследия у арабов, а позже и главным образом с арабских источников — в Европе. Огромное наследие надо было тщательно комментировать, привязывая к системе мусульманского и христианского богословия. Но оно открывало комментаторам совсем иные горизонты, не ограниченные не слишком конструктивным утверждением примата веры и озарения.

Явные признаки деизма видны у кордовского философа 12 века Ибн Рушда (Аверроэса), в высшей степени способствовавшего утверждению аристотелева учения в арабском мире, и у его современника Моисея Маймонида, лейб-медика каирского халифа Салах-ад-Дина.

Евклидовы «Начала», впервые переведенные на латынь Аделяром из Баты в 1126 году, дают мощный импульс математизации знаний [41] Как и более ранние работы Герберта (впоследствии папы Сильвестра II), контактировавшего с испанскими арабами и под их влиянием создавшего свою «Геометрию» и «Книгу об астролябии». .

Пифагорейские идеи проникают в работы Тьери и его школы. Комментарий Тьери к «Бытию» с явной мистико-пифагорейской трактовкой образа христианской Троицы (Бог — единица, сын божий — двойка, дух — объединяющая тройка) содержит объективно важную идею о необходимости математического познания Бога.

В своих обширных комментариях ко «Второй Аналитике» Аристотеля существенный шаг сделал Гроссетет, подчеркнувший важность математизации и, возможно, впервые указавший на необходимость конкретной экспериментальной проверки утверждений. Блестящий пример, найденный Гроссететом, сводился к тому, что законы отражения и преломления света должны давать простейшую и легко математизируемую модель реального процесса.

Великий мечтатель [42] Предсказавший корабли и экипажи, способные двигаться без использования мускульной силы людей или животных, а также летательные аппараты. По некоторым данным, он самостоятельно изобрел пороховую смесь. Сам Роджер Бэкон считал свои идеи общей рецептурой мышления, распространяя их на алхимию и астрологию… и провозвестник грядущего научного мировоззрения оксфордский профессор Роджер Бэкон (1214–1292) определял математику как «врата и ключ всякого знания». «Доводов недостаточно, необходим опыт», «экспериментальная наука — владычица умозрительных наук» — эти идеи Роджера Бэкона сыграли решающую роль в формировании будущей науки.

Традиции исследований членов оксфордского Мертон-колледжа получили достойное развитие в 14 веке в трудах Уильяма Оккама, предложившего принцип экономии мышления — знаменитую «бритву Оккама», запрет на введение любых сущностей, если это не диктуется минимальной потребностью при объяснении какого-либо конкретного явления. Более того, Оккам проповедовал предельную независимость философских исследований природы от теологических установок. Томас Брадвардин в своем «Трактате о пропорциях», изданном в 1328 году, выступил как истинный предтеча будущей теоретической механики. Особо важна его критика аристотелевой классификации движений и оригинальная попытка связать круговое и прямолинейное движение. Это как бы приблизило идеальные законы небесных движений к тому, что наблюдается на Земле.

Аналогичная — не по методам, а по тенденции _ линия развивалась в Парижском университете. Его ректор Жан Буридан (1300–1358) впервые достаточно четко выдвинул идею о том, что обычные динамические законы земного движения можно и должно применять к описанию небесных явлений, причем эти явления не зависят от особых духовных начал. Видимо, он был первым, кто отчетливо выразил неудовлетворенность геоцентрической моделью, понял, что суточное вращение Земли никак не противоречит не только опыту, но и общей христианской доктрине. Буридан настаивал на том, что противоположную картину вращения небесных сфер ничем доказать нельзя.