Лоренцо Ликальци - Я - нет

Остальное — пустые стены, на которых даже ни открытки.

Я помню, как я первый раз пыталась повесить картину.

Я была одна дома, Франческо должен был вот-вот прийти.

Я стояла перед голой стеной с картиной в руках, разглядывая стену с решительностью и неуверенностью одновременно, потому что, когда в доме нет ни одной картины, очень трудно повесить первую. Неожиданно он материализовался за моей спиной:

— Что это?

— Как что? Картина, не видишь, что ли?

— И что ты хочешь с ней сделать?

— А как ты думаешь?

— Собираешься повесить?

— Слушай, Франческо, если она тебе не нравится, скажи сразу.

— Нет-нет, она мне нравится. Дело не в том, о в том, что для этого надо вбить гвоздь. А вбить гвоздь — это все равно что сказать: я здесь надолго, это мой дом. А дальше, знаешь, как бывает? Одна картина тянет за собой вторую третью, кончается тем, что весь дом полон картин, и когда тебе надо переезжать, ты ума не можешь приложить, что с ними делать. А когда у тебя ничего нет — собрал чемодан и готово.

— К чему ты это говоришь? Мы что, должны переезжать? Или ты хочешь сказать, что мне скоро придется уехать из твоего дома?

— Нет, при чем тут ты? Но лучше не рисковать, развешивая картины, это может принести неудачу.

Короче говоря, он не захотел, чтобы я повесила свои картины. Я была вынуждена уступить. Потому что это был его дом. И потому что к тому времени мы были вместе всего пятнадцать дней.

Как бы то ни было, сегодня наш дом полон картин.

Франческо добился официального развода, и мы можем пожениться, но он до конца не убежден, так ли уж необходимо юридически оформлять наши отношения.

Три года спустя он оставил работу и снова принялся играть на бас-гитаре, но самое главное, он опять начал писать музыку.

Как-то раз, когда я спросила его, почему бы ему не попробовать опять сочинять, он прочитал мне целую лекцию о музыке и философии и о том, какое место занимают они в его жизни и как делят ее периоды.

По его словам, до меня одно в какой-то степени исключало другое и только в соответствующем состоянии души он мог бы вернуться к сочинению музыки. Он также поделился со мной своим предчувствием, что музыка скоро придет, потому что какие-то мотивы уже звучат в его голове, но что для того, чтобы поймать их, нужно еще немного времени или, еще точнее, еще немного тебя.

Он взялся за дело с энергией, какой я в нем и не предполагала. Прежде всего он обзавелся новой группой, да еще какой! Он пригласил в нее двух старых приятелей из прежнего ансамбля: гитариста и клавишника. Отыскал одаренного саксофониста. Нашел превосходного ударника, которому было всего двадцать лет. Группу пополнили неплохая вторая гитара и, что очень важно, невероятно интересный певец. Сам Франческо писал музыку и тексты и конечно же играл на бас-гитаре.

Они записали диск, который очень хорошо продался, в смысле, хорошо для блюза, жанра не слишком коммерческого. Все сделала Лаура. Она попросила у меня демокассету и дала прослушать своему приятелю, владевшему небольшой, но очень активной на музыкальном рынке звукозаписывающей фирмой и понимающему толк в хорошей музыке. Она сделала это, не говоря ни слова Франческо, не сомневаясь, что он бы возражал.

Ребятам из звукозаписывающей фирмы демка понравилась. А когда они услышали группу вживую, им понравилось еще больше. И таким образом был записан первый диск. Приятель Лауры сказал, что у них такой же звук, как у Джоне Кэмпбелла, знаменитого британского блюзмена, который пишет, точнее, писал, поскольку умер совсем молодым, трагическую, глубокую музыку. И добавил, что у группы есть свой голос, от которого берет озноб. Он не мог бы сделать Франческо большего комплимента! Кэмпбелл был его идолом (он носил его фотографию в бумажнике как святыню!), и Франческо знал наизусть все его вещи.

Они записали также видеокассету, на которой они «играли» с гигантами блюза, от Элмора Джеймса до Б.Б.Кинга от Джона Ли Хукера (еще одного идола Франческо) Мадди Уотерса, и многими другими. Естественно, все было смонтировано на компьютере, но получилось очень здорово, казалось, что они на самом деле играют вместе. Там был большой кусок дуэта Франческо с Кэмпбеллом. Франческо сделал из этого постер и, надо же, тоже повесил его на стену, и теперь он часто подолгу останавливался перед ним.

Теперь они подумывают выйти на американский рынок. Ребята из звукозаписывающей студии убедили их попробовать пробиться на него — дескать, у них есть для этого все основания. Правда, для этого им придется некоторое время выдавать себя за американцев (!).

Поживем — увидим.

Лаура и Флавио развелись. Ни у него, ни у нее не было желания вернуться к прежнему. Сначала Лаура металась словно раненый зверь, потом, когда ее ярость угасла, наступил кризис. Он вышел за рамки измены, супружеских отношений с Флавио, людских сплетен и пересудов. Глубокий кризис захватил ее личность целиком, сокрушил ее ценности, ее уверенную позицию в жизни. Этот кризис назывался депрессией.

Это продолжалось почти год, но мало-помалу ей удалось выкарабкаться из депрессии. Нельзя сказать, что она стала новой. Она продолжала оставаться прежней Лаурой. Если она и изменилась, то лишь чуть-чуть. Хотя Франческо говорит, что переживания пошли ей на пользу.

Год назад она сошлась с одним мужчиной, врачом-гомеопатом, к которому пришла на прием, чтобы узнать, можно ли полностью избавиться от приема успокаивающих средств. Он молод, ему нет и тридцати, но производит впечатление крепко стоящего на ногах человека и очень влюблен в нее, даже если она… Но… не знаю.

В тот вечер Лаура рассказала мне всю правду. За исключением одного. Она все еще любит Франческо, несмотря на утверждение, что больше его не любит. В этом она соврала, но соврала прежде всего себе самой. Она убедила себя, что не любит. На самом деле она никогда не прекращала его любить.

Я часто спрашивала себя, почему она с таким упорством прямо-таки толкала меня в его объятия. Сперва я полагала, что это безумное стремление продиктовано желанием убить любовь, которую она к нему испытывала. Позже я поняла: она предпочитает видеть его счастливым со мной, чем несчастливым в одиночестве. Может, она поступала не самым рациональным образом и уж точно не из альтруизма. Это был осознанный компромисс, своего рода природный инстинкт, который позволял ей жить, смягчая ее страдания.

Я вижу это как бы издалека. В конце концов, она права и здесь: прошлогодний снег. Лаура бережет его.

Я не испытываю ревности к ней. Я не смогла бы быть такой.

Ничего не изменилось между Лаурой и Франческо, они лишь реже видятся. А когда видятся — по-прежнему искры летят.

Флавио так и не открыл Лауре, что изменял ей со мной. Он промолчал по многим причинам. Но главная — чтобы не вставлять ее страдать еще больше. Лаура до сих пор убеждена, что он наставлял ей рога с Де Бернардис. Она не захотела копаться глубже во всем этом. Меня, разумеется, это устраивает. Де Бернардис была уволена. Бедняжка, оно так и не узнала, что послужило поводом. Лаура потребовала ее головы и добилась своего.