Сергей Бернатосян - Воровство и обман в науке

В 1977 году в популярном журнале "New Scientist" (№ 1083) девяностолетний английский физик Э.Н. Андраде, которому посчастливилось работать бок о бок с такими корифеями науки, как Э. Резерфорд, С. Аррениус, А. Флеминг и К. Пирсон, опубликовал свои соображения по поводу царящего в различных научных школах в разные периоды XX столетия морального климата. По его мнению, этические принципы в науке, изменились далеко не в лучшую сторону. В "старое доброе время", как вспоминал ученый, его коллеги при всей скудости лабораторного оборудования, тесноты помещений и дышащих "на ладан" физических приборов были настолько увлечены своей работой, что не замечали этой убогости, и совместные обсуждения научных проблем превращали в праздник, в "веселую увлекательную игру".

Сейчас, казалось бы, для плодотворной научной работы исследователям созданы все условия. В их распоряжении и современные испытательные стенды, и безупречные подручные материалы, и уникальная измерительная техника, но в просторных кабинетах и конференц-залах почему-то нет места ни доброжелательному юмору, ни остроумной шутке, ни безобидному творческому галдежу. Где ни окажись, везде столкнешься с внешней приглаженностью и притаившейся за ней скукой. Из отношений учителей и учеников исчезли прежние открытость и искренность, а многоступенчатая система присвоения ученых степеней и званий только усиливает эгоцентрические настроения объединенных, казалось бы, одной целью людей.

Бескорыстие и благородство не в чести. В почете хищническая хватка и изолированность от всего мешающего "делать" карьеру. Порядочность и научная принципиальность все меньше в ладу с теми, кто историю науки делает и кто ее пишет. Но почему? Почему нормальное творческое общение стало неугодным? Не потому ли, что мы сами бежим от обременительных этических и нравственных ориентиров? Зарываемся от правды, как страус зарывается носом в песок? Может быть, упиваясь благородством Луи Пастера, которое он проявлял к единомышленникам, и одновременно закрывая глаза на его постоянную, доходящую до гнева, невоздержанность по отношению к инакомыслящим, мы тем самым не желаем замечать бревно в собственном глазу? Какая намеренная забывчивость! Или нам просто в кожу въелась привычка преклоняться перед авторитетами, перед любыми исполинами человеческой мысли?

Вот и лакируем этих исполинов, подгоняя их под некий абстрактный идеал, хотя по большому счету ни Пастер и даже ни Лаплас с Ньютоном не были кристально честными и морально чистоплотными людьми. Но кто же тогда абсолютно порядочен? На кого равняться, вступая на тернистую стезю науки? Ищите, смотрите, листайте архивы, только не поддавайтесь литературе "кривых зеркал". Разочарование — большая беда, чем недоочарование. Молиться на ложных идолов опасно. Это все равно, что, призывая на помощь доброго волшебника, вдруг обнаружить, что к тебе явился в его обличьи злой колдун.

Недавно парижская Национальная библиотека приобрела и занесла в свои неисчерпаемые фонды значительную часть личного архива Луи Пастера одного из лучших сынов Франции, считающегося «отцом" современной микробиологии и иммунологии. Историки науки не преминули воспользоваться предоставленной случаем возможности заполнить «белые пятна" в творческой биографии знаменитого ученого. К вящему удивлению некоторые из этих пятен оказались на самом деле черными — великий Пастер тоже иногда грешил.

В частности, американский историограф А. Гейсон из старейшего в США Принстонского университета обнаружил в архиве Постера любопытные сведения, говорящие далеко не в пользу выдающегося биолога Лабораторные Журналы, содержащие записи не для «чужого глаза", свидетельствовали о фактах «некорректного- в ряде случаев подхода Пастера к проведению медицинских экспериментов. Так в 1895 году к Пастеру привели на прием мальчика покусанного бешеной собакой. Недолго думая, ученый ввел ему вакцину, в то время на безопасность еще не проверенную, т. е. фактически преступил гиппократову заповедь «Не навреди". Хорошо, что все обошлось, и новая вакцина вреда действительно не нанесла А ведь могло быть и иначе! Предположи, что Пастер в данном случае был абсолютно уверен в положительном результате инъекции, но как тогда смотреть на другой его поступок, вообще никак не вяжущийся с принятой в ученых кругах этикой и связанный с той Же вакциной?

Согласно архивным материалам к Пастеру, как очень большому авторитету, однажды обратился малоизвестный французский ветеринар Туссен. Он просил дать оценку разработанному им медицинскому препарату. Пастер тянул с ответом весьма долго. Туссен его так и не дождался. А вскоре после его кончины Пастер приписал его изобретение себе, выдав туссенову вакцину за собственную. Затем в принадлежащей Пастеру лаборатории была в деталях разработана и технология ее изготовления.

Вот какими неутешительными бывают открытия, когда рукописи великих действительно не горят!

Есть еще один важный предмет для разговора — авторитеты. Мы уже поняли, что не перед каждым из них можно и нужно снимать шляпу. Они, как и их изобретения, не ограждены от возможности морально устаревать и скатываться в болото консерватизма. Недаром Чарльз Дарвин, прошедший в науке все огни, воды и медные трубы, пришел к заключению, что ученые должны прекращать заниматься научной деятельностью в возрасте старше шестидесяти лет, чтобы не чинить препятствия новым прогрессивным учениям и революционным идеям. Быть может, это верно. Потому что у многих к старости развивается синдром величия и властолюбия, скептик окончательно залавливает в ученом романтика, да просыпается охота "мстить" молодым за то, что их время ушло.

Но только ли так называемая "старческая капризность" является причиной резкого неприятия некоторыми учителями своих учеников? Думается, что вероятнее всего здесь срабатывает закон бумеранга — очень хочется возвратить "должок" за некогда нанесенные тебе оскорбления. Так что сияющие на небосклоне науки звезды столько же раз попадают под тень, сколько сами темнят. Частенько "избиваемый" в молодости крупнейшими естествоиспытателями того времени — Луи Пастером, Жоржем Кювье, Рудольфом Вирховом, — Дарвин, достигнув их величия, поступал с начинающими исследователями так же, как прежде обходились с ним. Ситуация сродни неистребляемой армейской "дедовщине": новобранцы, натерпевшиеся издевательств и надругательств "дембелей", только и ждут часа, чтобы через год-два, попав в их число, с лихвой "отоспаться" на новых призывниках. Так и в науке: "новобранцев" оттесняют от перспективных тем, оказывают мощное сопротивление их идеям, осаживают, создавая искусственные преграды на пути к научной карьере, но чем больше становится преград, тем сильнее делается стремление преодолеть их и вырваться, пускай даже той же ценой, в большую науку.