Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

Когда говорят о манерах, очень хочется при-одеться, — заметил Чеширский Кот. — Меня всегда тянет натянуть полосатые штаны и прихлопнуть свою черную голову белым цилиндром. И, конечно же, огромный красный бант, такие я любил носить на маевки, когда в Англии еще жили настоящие социалисты…

О, мода, мода! Только на вид она изменчива, на самом деле все идет по кругу, и исчезнувшее с унылой неизбежностью появляется вновь. Было время, когда англичанки прятали свой бюст в специальные кармашки, сейчас любят, чтобы виднелись торчащие под платьем соски, а их одно время было модно проколоть серьгой — на этом фоне проколотый пупок выглядит как чопорная леди рядом с разнузданной путаной. Что дальше? Убежден, что вернемся к карманчикам, я лично люблю, когда прикрываются… Банально, но запретный плод всегда сладок.

Истинно английская мода появилась в конце XIV века, до этого англичане лишь тупо подражали французам. Но тут у английской знати появился вкус к более праздничному и богатому виду, и даже чернь ударилась в снобизм. Эта мода расцвела при Ричарде II, и у его канцлера Джона Аранделя было 52 расшитых золотом одеяний. Писатель Чосер пишет, что знать меняла свои костюмы каждый день, и женоподобный Ричард приучил двор к узким камзолам и обтягивающим тело штанам, когда ягодицы выглядели как «стадо овец в полнолуние». В середине XVI века испанцев поражало уродство англичанок, их короткие юбки и то, что они не стесняются открывать лодыжки, целуют незнакомцев при первой встрече и могут пообедать вдвоем с другом своего мужа. Испанцам казалось, что англичанка в седле выглядит бесстыдно, а современники-англичане считали это верхом совершенства. Гульфики, преувеличивающие мужское достоинство, явились миру при Синей Бороде Генрихе VIII, на мой взгляд, это следствие комплекса неполноценности и импотенции — не случайно он рубил головы женам. А почему стало модно носить бороды, расшивать гульфики золотом и придавать им совершенно необъятный вид? При Елизавете модники вставляли в свои штаны перья, украшали их цветными тканями, а дамы делали такие огромные одежды, что рядом с ними нельзя было сидеть. Навертывали на себя в десять раз больше, чем испанки, зато спали абсолютно голыми, — представляю, какое счастье сорвать с себя всю массу одежды и вытянуться в постели! Зато при Карле II богатство одежды ушло на задний план, уступив место богатству натуры: тут уж фаворитки Карла соревновались друг с другом в обнаженности груди и ног.

Денди [78] «Юный лорд, что живет в Абердине, Пригласил на обед герцогиню. Чтоб не мыть себе шею, Воротник за гинею Высоченный купил в магазине». — лимерик неизвестного автора. и дендизм появились именно при этом веселом короле и королеве Анне и расцвели в Англии в конце XVIII века. Уже в начале того века мужчины пришли к выводу, что нижние части женского тела излишне велики и необходимо скрыть этот ужасный дефект. К середине века англичане неожиданно обнаружили, что вышеизложенные нижележащие несправедливо малы, — тогда все английские дамы стали выглядеть словно беременные. В начале XVIII века считалось неприличным обнажать тело, даже шею полагалось открывать не больше чем на два дюйма, а в середине века уже открывали максимально и плечи, и грудь. Через несколько лет все заполонили муфты, и женщин вновь глухо прикрыли, а в 70-е годы снова открыли. Зачем увеличивали живот — не знаю, но ясно, что ляжки и ягодицы выглядели внушительно благодаря широким юбкам и вызывали отнюдь не платонические эмоции.

Боже, а что творилось с прическами! Во времена англосаксов прически были основным предметом гордости, к середине XVIII века искусство прически достигло апогея. Над этой страстью потешались, и актер Гаррик однажды вышел на сцену в парике, изображавшем весь набор овощей, особенно ярко выделялась там свекла. Парики вошли в моду в XVIII веке, появились даже воры, срывающие их с владельцев, как в Москве срывали в свое время норковые и ондатровые шапки. Дамы порой надевали искусственные восковые груди, которые волновали не меньше, чем естественные прелести.

Оливер Голдсмит: «Говорят, шлейф супруги мэра в дни церемоний превосходит длинный хвост бен-тамского барана, а ведь хвост этот, как тебе известно, укладывается на тележке, которую баран и возит за собой… Поверишь ли, милейший Фум, тот же народ, которому нравятся женщины с длинными хвостами, у лошадей стрижет хвосты по самую репицу!!!»

Насчет чистоты англичан мнения расходятся. Знать меняла платье каждый день, менее великие — раз в неделю; как часто мылись, остается загадкой. Например, в XVI веке ассенизация была настолько кустарной, что переполненный Хэмптон-Корт невыносимо смердел, и приходилось постоянно менять дворцы, давая возможность освободиться от нечистот и окурить помещения ароматическими веществами.

С детства всем советским людям внушали, что англичане — ужасные снобы, а в словаре расшифровывалось: «Сноб — это человек, поведение и вкусы к-ро-го определяются стремлением не отстать от моды и постоянно придерживаться манер буржуазно-аристократического круга, «высшего света»». В институте международных отношений, осваивая английский язык, мы несколько лет долбили «Ярмарку тщеславия» Вильяма Теккерея как домашнее чтение, и уж о снобах я наслышан изрядно: «Он гордо попирает Европу ногами, проталкивается во все соборы, дворцы и картинные галереи… Ничто не трогает его, — пока не появляется какое-нибудь очень важное лицо… тут наш чопорный, гордый, самоуверенный и невозмутимый британский сноб способен быть угодливым, как лакей, и гибким, как арлекин». От Теккерея особенно досталось английскому Королю Георгу IV, называвшему себя «первым джентльменом Европы», писатель считал, что король — это пальто, парик, аффектированный смех, в сущности, ничто, лишь снобистская маска.

Проклятые английские снобы! Правда, в Англии я стал постепенно брать на вооружение некоторые дурные традиции: купил хороший твидовый пиджак «Харрис», рубашку в черную полоску, в верхний карман пиджака стал затыкать сложенный квадратом белый платок (так, чтобы торчала лишь узкая полоска), а когда хотел выглядеть богемным денди, совал туда цветной, хорошенько его помяв и распустив. Приобрел огромный зонт (чуть поменьше, чем у швейцаров отеля «Риц», что на Пикадилли, они очень ловко раскрывают его над головой у клиентов, подъезжающих на «ягуарах»). Я, наверное, купил бы и котелок, но боязнь получить выговор по партийной линии за «обур-жуазивание» удержала меня от этого явно снобистского шага. Да! Сноб! Черт побери, а что в этом плохого? Ведь если соблюдать чувство меры, то это всего лишь перенимание чужого опыта, столь полезное для любого человека.