Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

В 1793 году Лондон насчитывал 50 тысяч шлюх, к концу XIX века — 80 тысяч. Особенно хорош был викторианский Лондон, хотя сама королева не отличалась разнузданностью, спокойно рожала от своего Альберта. Молодые аристократы гуляли в матросских кабаках в Ротерхите, в низкопробных питейных заведениях на Лестер-сквер. Отводили душу в детском публичном доме недалеко от рынка Спитлфилдз, районы Хеймаркет и Ватерлоо-роуд были переполнены шлюхами, а для состоятельных клиентов существовали бордели в Мейфер и Челси, где подавали даже шампанское. Процветали танцевальный зал «Мотте» на Фоли-стрит у Тотнем-Корт-роуд, клуб «Креморн-гарденз» в Челси с отдельными кабинетами. Англичане попроще забавлялись тогда запрещенными петушиными боями, делали ставки на число грызунов, которых сможет убить терьер за один час, и однажды шутки ради юный маркиз Гастингский выпустил две сотни крыс в переполненном танцевальном зале клуба. Во время Первой мировой по улицам бродили женские патрули и прочищали парки, засекая парочки, позднее, в 30-е годы, парки тоже были весьма популярны (еще одно сходство между англичанами и русскими, вечно страдавшими из-за отсутствия «хаты»).

Англичане считались большими мастерами по части дефлорации. В 1830 году было множество детских борделей и «лолиты» дефилировали между Пикадилли-серкус и Ватерлоо. Как писал один эксперт по этому делу, «сорок лет назад одна нетронутая девственница стоила 50 фунтов, сейчас ее можно купить за 5, сорок лет назад никто не требовал медицинского свидетельства с доказательством невинности, сейчас оно стоит 1 фунт. Раньше ничего не понимали в подготовке проституток, теперь в этом деле специализируются». Случались и гиганты: один джентльмен требовал до 70 девственниц в год и готов был довести эту цифру до сотни, а один доктор дефлорировал по три девственницы в две недели.

— Более того, в почете были и старички! У тебя еще есть шанс! — вскричал Чеширский Кот. — Ты, наверное, и не слышал, что некоторые дамы страдают геронтофилией, и когда ты уже совсем развалишься, тебя непременно подхватит какая-нибудь сумасшедшая баба. Между прочим, этой неестественной болезнью страдала актриса «Ковент-Гардена» миссис Харлоу, так что чаще ходи в театры — вдруг какая-нибудь красотка положит глаз на твои мощи…

Английский гомосексуализм ведет начало от норманнского периода, в частности, от сына Вильгельма Завоевателя Вильяма Руфуса (1087–1100), преуспевшего на этой ниве. «Стали модными длинные ниспадающие волосы и экстравагантное платье, — писал в то время один священник, — в обиход вошли туфли с загнутыми носами; мужчины принялись подражать дамам в утонченности облика, следить за походкой. Они появлялись на людях полуобнаженными и вихляли бедрами. Великое множество этих жалких созданий и толпы шлюх заполняли двор». Эдуард II открыто ласкал своего придворного фаворита Гавестона и вообще удалил из дворца всех женщин, — дело дошло до того, что дворяне потребовали изгнать Гавестона из Англии, а потом даже подняли восстание, выгнали в Шотландию короля с любовником и последнего в результате обезглавили. Считался педерастом и английский король Яков I, росший исключительно в мужском окружении; он менял любовников как перчатки.

Во второй половине XVII века число гомосексуалистов выросло настолько, что появились специализированные клубы и даже бордели. А вот лесбиянки начали процветать лишь во время Реставрации.

В английском языке до начала XX века термин «гомосексуализм» не существовал, хотя любовь между мужчинами осуждалась, особенно содомия, за которую сжигали на кострах. В XX веке наблюдалась медленная эволюция: от заключения в тюрьму к общественному осуждению, а затем к полной свободе. Английский гомосексуализм всегда объясняли тоской мальчиков в частных школах, куда никогда не ступала женская нога («И не ступит никогда потому, что этого не может быть!» — так объяснил мне эту сегрегацию наставник из частной школы Рептон.) Однако гомосексуализмом занимались не только выпускники Итона и Хэрроу (об этом с пеной у рта обычно говорят те, кто вообще не смог попасть ни в какую школу), но и довольно широкие круги: моряки, шахтеры, спортсмены, члены всевозможных мужских лиг и ассоциаций…

Хотя славное племя геев и лесбианок сквозным роем прошло сквозь всю английскую историю, общество всегда блюло присущий ему очаровательно-фарисейский фасад и тот, кто willy-nilly залетал в грязное болото нетрадиционного секса (и если — самое главное! — этот жуткий факт становился предметом общественного обсуждения), то истеблишмент моментально указывал на дверь нарушителям морального кодекса. К концу XX века, когда закон во многих западных странах с постыдным славословием «прав человека» закрепил однополую семью, стало уже неприличным выглядеть эдаким консервативным бараном, тупо покрывающим овечек и не понимающим всех прелестей бараньего зада. О всяких милых отклонениях (часть которых уже получили признание) СМИ начали писать с большим пиететом, чем о политике или науке, постфактум прояснилось, что почти все великие в той или иной степени стыдливо отдали дань однополой любви, что стало предметом ранее утаенных дневниковых записей и отдельных монографий.

На этом фоне печальное дело великого писателя Оскара Уайльда, которого засадили в Редингскую тюрьму, кажется высосанным из пальца и великолепно романтичным. Он писал своему возлюбленному юному лорду Альфреду Дугласу: «Моя прелестная роза, мой нежный цветок, моя лилейная лилия, наверное, тюрьмой предстоит мне проверить могущество любви. Мне предстоит узнать, смогу ли я силой своей любви к тебе превратить горькую воду в сладкую». Писатель Сомерсет Моэм открыто жил с молодым человеком, которому завещал часть состояния; пресса постоянно намекала на гомосексуальные наклонности убежденного холостяка, лидера консерваторов и премьер-министра Эдуарда Хита, а заместителя министра внутренних дел, ведавшего беспризорниками, не без оснований обвинили в педофилии…

Я чуть не свалился со стула, когда прочитал послевоенные записные книжки корифея английской литературы Кристофера Ишервуда (именно на основе его романа «Прощай, Берлин» и создано знаменитое «Кабаре» с Лайзой Миннелли). Писатель излил душу по поводу коллективных оргий и собственных ярких совокуплений, в том числе и в компании духовных отцов наших поэтов-шестидесятников Одена и Спендера. Бот это любовь! Бот это исповедь! Разве она идет в сравнение с натужными описаниями Руссо своего онанового греха? Все-таки человечество идет путем прогресса. Что еще будет!