Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

— Да отрубить ему инструмент, к чертовой матери! — вдруг заорал Кот, закатив от гнева свои изумрудные глаза.

Конечно, вряд ли политик, открыто декларирующий о своих отклонениях, сделает в Англии карьеру (пока), однако сексуальные меньшинства добились в Англии полного равноправия: разрешены браки и разводы, гомосексуализм и лесбиянство стали таким же обычным делом, как чипсы. Видимо, в прошлом пороки были лишь глубоко запрятаны, а в наше свободное время выползли наружу…

И все же, и все же Истинная Любовь (тут я обнял Кота) никуда не исчезла.

Так писал в XV веке монах Джон Донн, он был не просто лиричен, но и ироничен. («Продрогнуть опасаешься?! Пустое! Не нужно покрывал: укройся мною».) Д. Донну вторили в расцвете Возрождения «поэт поэтов» Эдмунд Спенсер, государственный деятель при Елизавете, ученый, военачальник, блестящий поэт Филипп Сидни и гениальный Шекспир.

Список велик, и английская поэзия не менее чувственна, чем французская или русская, это не только титаны прошлого Байрон или Теннисон, но и не менее великие лирики XX века Редьярд Киплинг, Томас Стернз Элиот, Руперт Брук, Роберт Грейвс, Стивен Спендер, Уистэн Хью Оден, Крис Лоуг ет сетера, ет сетера…

Так прославим английскую любовь и ее певцов!

Скучно и глупо распространяться о перверсиях, и вообще хочется влюбиться, писать каждый день по оде, уйти в Оптину Пустынь и там отдать концы под жалобное мяуканье Чеширского Кота.

В мои салатные дни», как писал Шекспир, я серьезно занимался консервативной партией, не пропускал ни одной ежегодной конференции в Борнмуте или в ином курортном городке («там они укрываются от гнева народа», — писала «Правда»), наведывался в штаб-квартиру партии Сентрал-офис. Постепенно обрастая связями, работал с упором на молодежь: именно из них, пока их души не зачерствели и вконец не оконсервативились, предстояло создать костяк агентурной сети, не уступавшей «великолепной пятерке» с Кимом Филби. Но души не особенно тянулись ко мне и не спешили раскрываться.

Ник Скотт занимал тогда пост председателя организации молодых консерваторов, он считался выдвиженцем и адептом «левого» консерватора Яна Макле-ода, выступавшего за быструю перестройку отношений с колониями и за альянс с Европой. Обходительный, симпатичный, из простой семьи, не обремененной аристократической генеалогией, отслуживший пилотом в королевских военно-воздушных силах, Скотт производил прекрасное впечатление. Энергия била из него ключом, в партии его любили, — было за что! как не полюбить человека с таким шармом! В память врезалось, как Николас Скотт представил меня Маклеоду на конференции тори, и тот сразу же начал оттачивать на мне свой антикоммунистический кинжал.

— Свобода, мой дорогой друг, свобода — это то, от чего рассыплется ваш режим. Разве человек может жить без свободы? Может ли рыба жить без воды? Как бы ни изощрялась ваша пропаганда, рано или поздно вся система превратится в прах! (Как в воду глядел покойный Маклеод.)

Молодые консерваторы, толпившиеся вокруг, с почтением выслушивали эти банальные сентенции, собственно, они предназначались не для моих, а для их ушей. Пусть знают, какими аргументами крыть врага, а этот субчик из посольства удобная мишень, к тому же глухо молчавшая из природного почтения к вождям (за пазухой у меня была целая куча ответных камней, ведь не зря я участвовал в публичных диспутах с буржуазным отродьем!).

За несколько лет моей нерукотворной деятельности в Англии мы встречались со Скоттом раз десять, и то больше на конференциях, а не в тиши ресторанов. Приятный человек, умный и с хорошим будущим, но только вербовать его — всё равно что подкатываться к Папе Римскому.

Газета «Гардиан» от 15 сентября 1999 года:

«В 60-е годы таких респектабельных фигур, как министр обороны Денис Хили, консервативный член парламента Николас Скотт и консервативный журналист Перегрин Уостхорн, поил и кормил в ресторанах Михаил Любимов, полковник КГБ в советском посольстве в Лондоне. Где-то в московских архивах, возможно, таится документ, в котором эти люди названы агентами КГБ. Но это еще ничего не доказывает».

Ах, если бы я завербовал их всех, превратив в цепкие руки Москвы! Тогда я переплюнул бы даже великих вербовщиков советской разведки, грозных нелегалов Арнольда Дейча или Теодора Малли, и вошел бы в золотой фонд мировой разведки. Интересно, вручили бы мне звезду Героя Советского Союза? Поставили бы золоченый бюст на родине?

Вся история началась спустя тридцать лет со дня нашей последней встречи, когда корреспондент «Дейли экспресс» в Москве предложил мне встретиться со Скоттом — о знакомстве с ним он прочитал в моем мемуар-романе. Скотт совсем недавно ушел с поста министра по социальным вопросам, но оставался на виду в парламентской фракции. Я немного удивился, узнав, что Скотт проявил готовность лицезреть меня в Лондоне под дулами столь желтой газеты, к тому же я уже давно не скрывал своей прежней принадлежности к шпионской службе. Так что мне нечего было терять, кроме своих цепей, а вот зачем нужно такое паблисити Скотту, я не понимал.

Вскоре я вылетел в Лондон, был размещен в шикарной гостинице рядом с Уайтхоллом и Скотланд-Ярдом (видимо, для устрашения) и вскоре двинулся на ланч в известный своими ростбифами ресторан «Симпсон» на Стрэнде. Помнится, в свое время, когда служитель подкатывал на тележке к столику аппетитную ногу и огромным ножом торжественно отрезал кусок, ему полагался на чай один «боб» — так называли ныне исчезнувший шиллинг. Мы радостно пожали друг другу руки. Щелкал фотоаппарат, ослепляли вспышки, освещая наши потучневшие, но все равно прекрасные фигуры. Скотт по-прежнему был остроумен и доброжелателен. Его недавно отправили в отставку из-за неких противоречий с премьер-министром (наверное, в былые годы меня этот конфликт заинтересовал бы, а сейчас…), жил он в Челси и представлял в парламенте этот избирательный округ. Поболтали о детях, о внуках, о непростом положении в России, о том, где лучше проводить свободное время (тут я расписал Нику волжские круизы, завлекательные для любого англичанина), о вреде потребления соли в нашем возрасте, о диете… Спокойно распрощались, договорившись не терять контакт, и я был искренне тронут, когда посыльный принес мне в гостиницу бутылку виски (это был ответный жест Скотта на мою «Столичную»),