Этторе Биокка - Яноама

Потом я спустилась вниз по склону и села на камень отдохнуть. Кровь никак не унималась. Я почувствовала, что яд постепенно убивает меня. Желтые стволы деревьев виделись мне, словно сквозь туман. Я смотрела в землю, а мне казалось, будто передо мной желтые листья. Ноги у меня отяжелели, и я не могла встать. Руки тоже стали тяжелыми, и я даже не в силах была пошевелить пальцами. Я слышала, как под ногами индейцев хрустят листья: «кша, кша, кша», но не могла подняться. А они подходили все ближе и ближе... Дрожащей рукой я схватила несколько листьев эмбауба [26] Эмбауба — дерево (Cecropia palmata Wild.) и прикрыла ими голову. В лесу начало темнеть. Индейцы были уже совсем рядом. Один из них сказал: «Идемте, она уже умерла». Но другой возразил: «Нет, ты своей стрелой только ранил ее. Ты ширишиве (трус)! Если бы я в нее стрелял из лука, то попал бы ей в живот, в грудь или в шею, и она умерла бы сразу». Я боялась, что они увидят меня. И я тихонько молилась, чтобы они меня не заметили. Я не могла не только бежать, но даже пошевелить ногой или рукой, мое тело точно оцепенело. Первый настаивал: «Идем, она наверняка умерла. Я выстрелил в нее такой же стрелой, что вчера в обезьяну. А ведь та умерла сразу. Напаньума валяется мертвой где-нибудь рядом. Мухи уже отложили свои личинки в ее рту и ноздрях». Я услышала, как они засмеялись: «А ты ее кровь видел? Муравьи и пчелы неплохо поели!» Больше я ничего не слышала и не видела. Всю ночь без сознания пролежала на земле.

Утром в ушах стучало: «тук, тук, тук». Ночью пошел дождь, и вода стекала по лицу и шее. А потом я почувствовала холод. Возле меня лежали гнилые листья. Я хотела открыть глаза и не могла. Потом запела птица. «Значит, уже вечер,— подумала я.— Эти птицы поют только вечером». Наконец мне удалось открыть глаза, солнце стояло высоко в небе. Лучи солнца отражались в ветвях, отчего сами деревья казались красно-желтыми. Боли я не испытывала — только холод. Прямо надо мной склонялась ветка. Я ухватилась за нее и поползла по земле, потом сумела сесть. Нога вокруг раны побагровела. Солнце пригревало все сильнее, и постепенно ко мне вернулось сознание. Кругом валялись гнилые листья. Я разрыдалась. Из раны сочилась водица и кровь, вся нога вздулась.

Когда я немного отошла от холода, боль усилилась. Вспомнила все, что со мной случилось, и снова не смогла сдержать слез. Во рту было так горько, словно я жевала хинин. Лучи солнца уже не освещали полянку, на которой я сидела. Тогда, помогая себе руками, я на коленях поползла за солнцем. Наконец ближе к вечеру мне удалось подняться и кое-как дотащиться до огромного вывороченного дерева с большими корнями. Нога болела все нестерпимее.

Немного позже совсем рядом прошла группа женщин. Они искали в лесу дикие плоды и собирали хворост. Одна из них сказала: «Напаньума и вправду умерла!» Другая спросила: «Видела, какой сегодня ночью лил дождь? Это Напаньума наслала его». Третья добавила: «Мне сказали, что она умерла среди камней. Мухи уже отложили личинки у нее во рту». Я подумала про себя: «Чего они только не выдумают». Вместе с другими женщинами пришла в лес и сестра тушауа по имени Уипанама. Она всегда хорошо относилась ко мне и звала меня своей внучкой. Уипанама сказала остальным: «Как ни пойду за хворостом, все вы за мной увязываетесь». «Это потому, что у нас нет топора и мы должны ждать, пока ты не дашь нам свой»,— отвечали женщины. «Берите его и уходите». Женщины взяли топор и ушли.

Я подползла к Уипанаме. Слепила комок грязи и бросила его в женщину. Комок упал рядом с ней. Она посмотрела вокруг, но меня не увидела. Тогда я кинула второй комок. Она заметила меня, подбежала ко мне, обняла и заплакала: «Напаньума, зачем ты здесь?» «Я хочу попросить у тебя огня! Когда наступит ночь, принеси мне головешку, буду ждать тебя у шапуно».

«Мне сказали, что тебя убили возле пещеры. Один из мужчин сказал, что тебя ударили палкой по голове и раздавили словно гнилую листву», Уипанама смотрела на меня и плакала: «Нет, ты не останешься одна в лесу, ты пойдешь со мной и будешь жить со мной в шапуно. Мой брат Рохариве еще вчера кричал своим людям: «Вы ее убили, потому что меня не было. В бою вы не участвовали, в шапуно оставались, а Напаньуму убить не побоялись. Был бы я тогда в шапуно, я бы сломал ваши стрелы, а одного из вас в отмщение убил». Так говорил им мой брат».

Подумав, женщина добавила: «Едва стемнеет, мимо пройдут на охоту несколько мужчин. Когда все стихнет, прямо по тропинке возвращайся в селение».

Уипанама ушла, а я осталась сидеть на упавшем дереве. Поздно ночью мимо меня прошли охотники. Тогда я приблизилась к очагу старой Уипанамы, пошевелила листья на крыше. Старуха услышала и сказала: «Подожди, подожди немного». Она убавила огонь в очаге, кинув туда банановую кожуру, и потом впустила меня. Ее муж спокойно лежал в гамаке: он уже все знал от жены. Уипанама уложила меня в гамак, дала мне несколько бананов и кусок мяса броненосца, и я немного поела.

Вдруг в хижину вбежала ее младшая дочка: «Мама, они говорят, что ты прячешь ту, которую вчера стрелой ранили. Они яд готовят». Я перестала есть. Женщина закричала: «Да, я прячу ее, что им надо?» И кинулась к брату. Я слышала, как она говорила Рохариве: «Я собирала хворост в лесу и нашла ее там раненую, еле живую. И привела ее к себе. А теперь они снова хотят ее убить!»

Тогда Рохариве встал, вышел на середину шапуно и громко крикнул: «Почему вы хотите ее убить? Вы не одолевали, как я, высокие, крутые горы, а теперь задумали ее убить. Сестра, дай Напаньуме гамак. Разожги рядом большой огонь, чтобы вам легко было целиться! У нее нет ни отца, ни матери, которые бы ее защитили, поэтому вы и хотите ее убить! Но если вы ее убьете, то моя стрела настигнет вас повсюду, даже если вы убежите в другое шапуно. Я приду со своими родичами и отомщу вам. Дайте ей спокойно умереть, ее рана и так смертельна».

Сестра Рохариве тоже кричала на воинов, обзывала их трусами, способными убить лишь беззащитную девочку, без родных и близких. Потом она подошла ко мне и сказала: «Не бойся, брат не даст тебя убить. Спи спокойно». Но мне было очень страшно. «Когда я засну, они меня убьют»,— подумала я.

Я хотела снова убежать в лес, но женщина не пустила, и я осталась. Всю ночь я не сомкнула глаз.

Рано утром тушауа Рохариве снова вышел на площадку и громко объявил всем: «Раз вы ваитери, то и покажите, как метко ваши стрелы пронзают тапиров и диких «свиней. Но не женщин, которые несъедобны. Сегодня все будете охотиться на тапиров, свиней, обезьян и броненосцев. Хочу узнать вкус дичи, подстреленной вами. Вам бы только людей убивать, а бульон из человечины есть противно. Вот бульон из дичи мне по вкусу, его я готов пить, пока живот не отяжелеет. Пусть вечером никто не возвращается без убитого зверя или птицы. Тогда я поверю, что вы и вправду ваитери!» Тут все, кто хотел меня убить, встали и отправились в лес на охоту. Одна из женщин тушауа Рохариве подошла ко мне и, увидев как сильно я ранена, заплакала. Другие женщины тоже подошли ко мне и заплакали от жалости. Несколько дней я прожила в шапуно вместе с ними.