Шалва Амонашвили - Здравствуйте, дети!

На уроке математики опять решаются самые сложные задачи в честь Марики.

На уроке рисования каждый рисует для Марики. У нас уже готова красочная обложка, в нее дети вкладывают свои рисунки, на которых есть надписи и пожелания (пишут те, кто уже выучили все буквы). Под аплодисменты вручаем Марике этот подарок.

На последнем уроке проводим импровизированный концерт, устроенный в честь Марики: кто читает стишок, кто танцует, кто поет.

А девочку к концу дня не узнать. Она стала какой-то другой — застенчивой, серьезной. Она вся — счастье и благодарность.

День заканчивается. Каждый подходит к Марике, еще раз улыбается ей, прощается, говорит что-то хорошее. Она спешит домой, чтобы поделиться своим счастьем со всеми родными.

Так мы праздновали день рождения Марики.

Так я собирался отпраздновать на днях день рождения сына «властной мамы». В тот день он пришел в класс особо нарядный и привлек внимание всех.

— Это заграничные ботинки! А этот костюм тоже заграничный! Сегодня вечером к нам домой придет много гостей! Я лучу подарки!

Так начал он хвастаться еще до начала уроков и не дал мне возможности порадовать детей днем его рождения.

А дети и не высказали особой радости.

— Что пожелаете ему? И дети пожелали:

— Пусть не будет хвастуном!

— Пусть научится вести себя с девочками!

— Я желаю ему, чтобы он стал умным!

— Если он научится быть вежливым, то мы его полюби

— Он крикун! И еще умеет сваливать свою вину на других

— Я желаю ему, чтобы он отучился лгать!

Мне пришлось прекратить эти пожелания, так как я видел что мальчик опустил голову и собрался плакать.

— Дети, я знаю, у него доброе сердце, он всех вас любит) Давайте поздравим его с днем рождения!

Дети зааплодировали. Я подарил книгу.

Собрался раскрыть занавес на доске и подарить ему вес школьный день со всей партитурой, в надежде, что подлечу царапинки на его душе, которые только что нанесли ему дети. И когда я уподобился хирургу с тонкими инструментами руках и наклонился над «раскрытым сердцем», раздался отнюдь не осторожный стук в дверь, она самовольно приоткрылась «властная мама» велела мне выйти на минутку из класса.

— Закройте дверь, сейчас урок! — сказал я.

— Только на минутку. Чего вы боитесь?

И чтобы избежать неприглядной сцены, которая могла разыграться перед детьми, я был вынужден выйти в коридор

— Здесь торт, всем хватит, конфеты, пирожные, сорок бутылок лимонада! Вы же знаете, сегодня день рождения моего сына! Пусть празднуют дети! И Вы тоже будьте ласковы к нему!

— Ничего не нужно! Возьмите все это обратно! — говорю я строго.

А она: «Не бойтесь, все это из домашней кухни, надежное!»

— Все равно, у нас свои обычаи, как праздновать дни рождения! Обходимся без этого!

А она: «Напрасно! Дети любят сладкое, они будут рады. Вы же стремитесь доставить им радость? Вот и радость для всех Ваших ребятишек!»

Зазвенел звонок, и дети вышли из класса. «Властная мама; тут же предложила им сладости. Я не рискнул углубить конфликт» с «властной мамой» перед детьми. А дети съели торт, шоколад пирожные и заодно «съели» день рождения сына «властной мамы», ничуть не изменив своего отношения к нему и своего представления о нем.

Я все думаю над этим эпизодом. Как мне надо было посту пить тогда в коридоре? Возможно, я должен был быть резким, решительным, грубым? Может быть, мне надо было запретить детям брать сладости? Но теперь важно не это, а то, как мне дальше формировать характер ребенка.

Раньше я не задумывался над тем, каким цветом чернил править письменные работы и детей. Красными так красными! Какая разница? Но на днях Лела заставила меня взглянуть на цвет чернил как на проблему воспитания: она раскрыла свою тетрадь математики, которую я только что вернул ей, и заплакала.

— В чем дело, Лела? — заволновался я.

Урок прерван. Лела плачет, слезы капают на раскрытую тетрадь и размазывают красные черточки под допущенными девочкой ошибками.

— Я не могу учить математику!.. Не могу решать примеры!.. Что мне делать?.. Я все время ошибаюсь!.. У меня в тетради только красные линии!..

Я, конечно, успокоил девочку, ободрил ее. Но передо мной возникла проблема о возможной связи между цветом чернил и воспитанием личности ребенка. Уточню эту проблему. Дело касается того, что красные чернила для педагога — это способ ориентации ребенка на допущенные им в письменной работе ошибки. Я вспомнил свои школьные годы, с каким волнением раскрывал я возвращенную мне учителем тетрадь. Красные линии в ней никогда не приносили мне радости. «Плохо! Ошибка! Как тебе не стыдно!» — как бы говорила мне голосом моего педагога каждая красная черточка. Ошибки, отмеченные учителем в моей работе, всегда пугали меня, я был не прочь выбросить тетрадь или вырвать из нее зловещую страницу, заполненную этими, как мне казалось, бранящими меня знаками педагога. Порой я получал тетрадь, которая была не просто испещрена красными черточками и галочками, но вдоль каждой строки были проведены волнистые линии.

Но какой я тогда ученик, если буду выполнять задания только без ошибок? Смотрел я на эти тревожные сигналы — «Плохо! Ошибка! Как тебе не стыдно!»— и злился сам на себя, что не смог избежать ошибок, порой весьма досадных. Злился и на педагога, так любившего эти красные черточки. «Стой! Пока не исправишь ошибки, не пойдешь дальше!» — говорили мне красные искривленные линии, а мне так хотелось идти Дальше! Пусть ошибки, но не задерживайте меня! Ах вы, красные чернила, как было бы хорошо, если бы вас вообще не было, если бы еще сто лет ученые ломали себе голову, чтобы изобрести вас!

Как эти красные черточки в тетради портили мне настроение, как они порой доводили меня до слез! Неужели все учителя сговорились между собой охотиться за моими ошибками? Тогда Можно предвидеть, как я «баловал» их: ежедневно в своих рабочих и контрольных тетрадях допускал множество ошибок! Мне казалось еще, что учителя наловчились немедленно обнаруживать! ошибки в моих письменных работах и что они ничего другого! в них не замечали. Ведь не зря говорят: «исправлять» письменные работы. Хотя слово «исправлять» суть этого процесса отражает неточно, было бы лучше сказать — «находить ошибки»! так как они в моих письменных работах ничего не исправляли.

Эти красные черточки в моей тетради я еще принимал тогда как щелчки, которыми «награждал» меня мой учитель, заботившийся о моем будущем. Но какими бы благими намерениями! ни руководствовался он, эти красные черточки в тетради меня крайне огорчали. Огорчали потому, что мне очень хотелось видеть в тетради не знаки педагогической раздраженности из-за моей неспособности справиться с работой, не допустив ни одной ошибки, а знаки педагогической доброжелательности, чуткости, ласки. У Красные черточки ориентировали меня на мои неудачи, а я жаждал увидеть и узнать, что же нравится учителю в моем продвижении вперед.