Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Он рассказал, как во времена гражданской войны 1919—1920 гг. его, после перенесенного сыпного тифа мобилизовали в Красную Армию, и так как он был слабосильный, но “грамотный”, поставили писарем в комендатуре той части, которая производила расправу с остатками неспособной уже к сопротивлению Белой Армии. Где-то на Дону, я забыла, где именно. Операции сводились к тому, что днем делали облаву, а ночью всех расстреливали из пулеметов. Вещи убитых командиры забирали себе. Однажды на рассвете, после очередной ночной расправы, в помещение, где дежурил Днепровский (спать он не мог из-за грома канонады и страшных криков), вошел начальник с двумя деревянными чемоданчиками в руках. Он передал их Днепровскому со словами: Ты, Ваня, у нас литератор, понимаешь в литературе, прочитай и скажи, стоит ли чего-нибудь эта писанина. Рукопись произвела на Днепровского сильное впечатление: это была настоящая большая литература, но антисоветская. Об этом он сказал командиру, возвращая рукопись (...) Фамилию того расстрелянного офицера Днепровский называл, но я ее забыла (...)

Через восемь лет, читая только что вышедший и сразу нашумевший “Тихий Дон”, Днепровский был поражен, узнав в нем произведение, которое в дни гражданской войны командир давал ему для оценки» 68.

Неожиданный поворот, не правда ли?

Особенность творческой «методологии» «антишолоховедов» в том, что, «открыв» для себя очередного претендента на авторство «Тихого Дона», они ничего больше не читают, даже друг друга, — судя хотя бы по тому, что две журналистки — Н. Кузякина и Г. Стукалова, рассказывая об одном и том же человеке, пишут его фамилию в разной транскрипции: в русской, через е(Днепровский) — Кузякина и в украинской, через и(Днипровский) — Стукалова.

О том, как мало они читают предшественников, можно судить и по тому, что пишет Стукалова о Голоушеве и Леониде Андрееве. Вслед за Медведевой-Томашевской она полагает, что Голоушев, передав Л. Андрееву очерк о «Тихом Доне», выполнял обязанности посредника. Только если Медведева-Томашевская предполагала, что это было посредничество между Леонидом Андреевым и Крюковым, то Стукалова считает, что Голоушев передал Л. Андрееву отрывки из романа «Тихий Дон» И. Родионова. «Напечатай тогда Андреев эти отрывки под названием “Тихий Дон”, привезенные Голоушевым в газету “Русская воля”, с указанием имени и фамилии автора этого произведения, может быть, и спорить сегодня было бы не о чем» 69, — пишет Стукалова, не зная, что, как уже указывалось нами ранее, очерк самого Голоушева «С тихого Дона» был напечатан под псевдонимом С. Глаголь в газете «Народный вестник» в 1917 году.

Публикуя статьи об И. Родионове как авторе «Тихого Дона», ни Кузякина, ни Стукалова не поинтересовались историей вопроса, не прочитали в «Континенте» опубликованное в 1985 году письмо А. Гербурт-Йогансен и в февральском номере «Даугавы» за 1991 год новеллу З. Бар-Селлы «Морфология сказки. Тайна фанерных чемоданов», где было перепечатано в сокращении и прокомментировано письмо Аллы Гербурт-Йогансен 70.

Если бы журналистки были знакомы с этой публикацией и этим письмом, они узнали бы, что существуют две исключающих друг друга версии того, каким образом, где и когда Днепровский узнал о существовании рукописи «Тихого Дона», принадлежащей И. Родионову. Равно как существуют и две версии событий, которые последовали, когда Днепровский — то ли в библиотеке, то ли в журнальном киоске — узнал о выходе в журнале «Октябрь» романа «Тихий Дон» под именем М. Шолохова.

По версии Стукаловой, Днепровский якобы «отправил письмо в Киев и в Москву, где писал о том, что знал об истории создания этого произведения. Но вскоре был вызван и строго предупрежден о прекращении всяческих попыток опорочить имя молодого советского писателя Михаила Александровича Шолохова» 71. Тем более, что последовало письмо в «Правде» пяти крупных советских писателей во главе с Серафимовичем, которое «грозило всем сомневающимся и подозревающим “судебной ответственностью”» 72. Это письмо и болезнь будто бы помешали Днепровскому довести дело до конца.

Тем не менее, история с Родионовым — рассказывает Стукалова со слов вдовы Днепровского, Марии Михайловны, — имела продолжение:

«Уже после смерти мужа Мария Михайловна отдыхала в санатории, в Пятигорске, и встретила там мужчину по фамилии Родионов. Вскоре она выяснила: мужчина оказался сыном того самого казачьего есаула! Он рассказал Марии Михайловне, что его мать, то есть жена И. Родионова, пыталась судиться с Шолоховым, но ее дело из судебных инстанций было передано в управление по охране авторских прав. Жену есаула пригласили на одно из заседаний управления, где Шолохов, по словам Родионова-сына, признался в том, что нашел рукопись убитого белогвардейского офицера и использовал из нее ряд сюжетных линий» 73.

Здесь много несообразностей, которые первым подметил В. Н. Запевалов, исследовавший биографию и творчество И. А. Родионова 74. «Стукалова, видимо, убеждена, — пишет Запевалов, — что “убитый белогвардейский офицер” — это Родионов, хотя Иван Александрович жил преспокойно до 1940 г. в Берлине. Хочется спросить журналистку Стукалову: как оказались жена писателя А. А. Кованько и сын Гермоген, эмигрировавшие вместе с Родионовым в Германию, — в Пятигорске, да еще в двадцатые годы? Это жена монархиста, активного участника Белого движения! Ну а почему, хочется спросить, сам Родионов нигде ни о чем не заявлял в прессе?» 75.

Алла Гербурт-Йогансен со слов самого И. Днепровского рассказывает в письме в Шведскую академию наук о другом развитии событий. Имя Родионова там не называется вообще, но сообщается, что офицер, после которого остались «два деревянных чемоданчика», был расстрелян в ЧК, — следовательно, это был не Родионов, проживавший в Берлине до 1940 года. Что же сделал, как поступил Днепровский, по версии Гербурт-Йогансен, обнаружив журнал «Октябрь» и в нем — «Тихий Дон» Шолохова? «После некоторых колебаний» не стал никуда и ничего писать, но — сам поехал в Москву.

«Иван Днепровский явился на аудиенцию к М. Горькому, который возглавлял Горьковский комитет при Союзе писателей, и рассказал ему о своем открытии. Горький очень внимательно выслушал, попросил подать заявление в письменном виде, обещал выяснить дело и дать ответ через пару дней».

Но:

«Напрасно ходил Днепровский целую неделю в Союз писателей в надежде на свидание с Горьким. Горький не принимал больше по болезни и скоро слег на лечение в Кремлевскую больницу.

Один служащий Московского государственного издательства, украинец, знакомый Днепровского, которому тот рассказал о причине своего приезда в Москву, сказал: “Мы и сами это знаем. К нам в бухгалтерию, вскоре после выхода “Тихого Дона”, приходила пожилая дама в трауре и требовала гонорар за это произведение ее сына. Мне жаль, что ты даром теряешь тут время, без денег в чужом городе. <...> Мой тебе, Ваня, совет: возвращайся домой и никогда никому про это не рассказывай”» 76.