Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

Как же я устала.

О, лаванда, о, айва, о, календула! Как я рада вернуться к вам! Мне пришлось покинуть свою камеру на три часа — три ужасных часа! Индра и Лу сегодня прислали к нам Ноадхи, чтобы тот сделал мне лечебный массаж.

Перед его приходом я впервые за долгое время поднялась по лестнице. Индра и Лу предупредили, что Ноадхи будет делать массаж на кровати и одеваться необязательно.

— Все равно придется раздеваться, — сказала Индра.

Я слышала, как Ноадхи внизу разговаривает с Джессикой, и обернулась красным саронгом, а потом села на кровать и стала его ждать.

Он был одет с головы до ног в белое и обращался ко мне почему-то не так приветливо, как обычно. Ласково улыбнувшись мне, он приступил сразу к делу. Я бы с радостью прикрылась даже простынкой, чтобы сохранить хоть каплю приличия, но нет. Саронг пришлось снять. Ноадхи согрел ладони, потерев их друг о друга, и набросился на меня.

Через час я пропотела, как мышь, и готова была рыдать от боли. Я не так часто делаю массаж, но с самых первых минут поняла, что массаж Ноадхи не совсем обычный. Это было больше похоже на пытку.

Он начал со стоп и промял мне все пальцы, особенно терзая суставы, как будто хотел раздробить все хрящи. Я закусила губу, чтобы не стонать, а он двинулся выше и впился мне в голень, отыскивая самую чувствительную точку на лодыжке. Обнаружив ее, он нажал туда костлявым пальцем, словно хотел оторвать мясо от кости. От боли у меня помутился разум, в голове по кругу начали проигрывать какие-то сюрреалистические кадры: как чистят рыбу, отдирая мякоть от остова, или как мой дедушка срезает зерна с кукурузного початка разделочным ножом.

И это продолжалось несколько часов. Три, если быть точной. В течение трех часов Ноадхи ковырялся у меня в кишках и желудке через копчик и нижние ребра. Этот лечебный массаж — совершенно новое ощущение для меня. Когда боль растет и растет, не прекращаясь ни на минуту, без изменений, и так и не перерастает во что-то приятное или в расслабление — нет, только в новую боль.

Теперь смысл фразы «вечное проклятие» открылся мне по-новому.

Должно быть, я в какой-то момент застонала, потому что Ноадхи прошептал: «Дыши» — и сунул мне под нос смесь машинного масла и ментоловой мази. Нос защипало. Потом он, кажется, сунул мне под ногти бамбуковые щепки и прикрепил к соскам электроды.

Я давно уже так надолго не отлучалась из своей уютной камеры. На мне до сих пор ничего нет, кроме красного саронга — чуть не наступила на него, спускаясь по лестнице и оставляя за собой масляные следы. Никогда больше не выйду из туалета.

У моих товарищей по йога-семинару сегодня выходной. Я пропустила уже много занятий. Такое впечатление, что несколько недель. Тело распухло и болит, а перспективы удручают. Мои мышцы чувствуют себя так, будто я никогда не занималась йогой. Джейсон, Лара и Джессика планируют съездить с Маде в обезьяний лес и поиграть с макаками. Я планирую остаться дома и ненавидеть их.

Интересно, вот если бы я сегодня умерла, как бы они отреагировали? Узнав, что я тут умирала, а они в это время развлекались с обезьянками. Неужели никому не пришло в голову остаться со мной на случай, если мне понадобится врач? Или я впаду в кому?

Йоги такие эгоисты. Христианство, иудаизм, ислам — вот настоящие религии, приверженцы которых варят тебе суп и баюкают, когда ты болеешь! А йога — эгоистичная псевдорелигия, и я ее ненавижу.

Очень хочется к обезьянкам. Как же это несправедливо! Я всю жизнь мечтала увидеть обезьян в дикой природе. Это была моя самая заветная мечта, самое сокровенное желание! Но кому до этого есть дело? Джессика и компания даже не пытались скрыть своей радости по этому поводу! Да они хоть раз в жизни подумали о других, о том, что можно было бы, например, не прыгать так от счастья, когда один из них сидит в долбаном туалете и практически умирает?

Нет. Не подумали.

Бога нет.

Скучаю по Джоне. Вот он принес бы мне суп… или еще чего-нибудь. Сказал бы что-нибудь смешное, чтобы сохранить мою волю к жизни. Развлек бы меня сплетнями и какими-нибудь историями, увидев, что у меня даже телевизора нет, да и друзей нет. И скука убивает меня быстрее, чем балинезийский паразит.

Каждый день я понемногу умираю.

А что, если это не паразит? Что, если мы все ошиблись? У меня бок болит — что, если у меня рак аппендикса? И он уже перешел на желудок, внутренние органы и яичники. Если не умру, то точно стану бесплодной.

А мне всегда хотелось иметь детей. Но я стану бесплодной.

Если выживу, конечно.

Они собираются уходить. Слышу Лару и Джейсона — они стоят на веранде с Джессикой и болтают о том, как им будет весело с обезьянками и как хорошо, что они не заразились балинезийским паразитом. Ну, допустим, я это придумала, но наверняка они считают именно так. Всем нравится жить, когда другие умирают!

О, черт!

Только что посмотрела в зеркало впервые за уже не помню сколько дней. Кожа под глазами у меня стала серебристо-фиолетового цвета — как внутри устричной раковины. Этот оттенок постепенно сливается с общим серым фоном моего лица. Одно только это меня сильно удручило. Но потом я высунула язык и… О, боже. Нет, он был, конечно, не черный, но и не розовый. А серо-зеленый. Со мной что-то происходит. Кажется, я превращаюсь в другое существо, как в книжке Кафки про таракана или в фильме «Муха». Такие превращения ведь всегда начинаются с языка!

У меня проблема.

Они ушли где-то час назад. Перед уходом я показала Джессике свой язык. При этом немного паниковала. Только черного языка мне не хватало! Это будет уже слишком, ведь у меня уже рак аппендикса, перекинувшийся на яичники, и так далее.

Джессика подошла ближе, положила руки мне на плечи и заглянула в рот.

— Ох, Сюзанн, — вздохнула она, — придется тебе выпить мочи.

— Нет, — ужаснулась я. — Нет! Мы же договорились. Я найду способ раздобыть антибиотики.

С веранды раздавались голоса Джейсона и Лары. Я встала. Джейсон мне поможет, наверняка поможет. Я чувствовала себя, как Вайнона Райдер в «Дракуле» — покусанная и окровавленная, умоляла: не дайте мне умереть!

Джессика схватила меня за руку:

— Подожди. Ты сегодня уже не успеешь купить таблетки. Пока будешь ждать рецепта у врача, у тебя язык уже ВЕСЬ ПОЧЕРНЕЕТ!

— О, черт! — выдохнула я и вдруг замерла. Я поняла, что в том, что случилось, нет моей вины. Это Джессика виновата. И Лара. Я почувствовала такую тяжесть, как будто весила сто тонн, как кусок цемента. — И что мне теперь делать? — Это был не вопрос, а упрек.