Андрас Рона-Таш - По следам кочевников. Монголия глазами этнографа

Но вернемся к национально-освободительной борьбе монгольского народа. В середине XVII века ойратскому Патуру-хуитайджи на короткое время удалось объединить монголов для совместной борьбы против маньчжуров. Однако монгольское единство было разбито маньчжурами, умело использовавшими распри между монгольскими князьками, которые предали в руки врага и своих конкурентов и монгольский народ. В конце XVII века крупную роль в борьбе против завоевателей играл ойратский правитель Джунгарии Гаядан-хан, пытавшийся создать под своей властью самостоятельное монгольское государство в составе Халхи и Джунгарии. Борьба против маньчжурского господства продолжалась и в XVIII веке. В 1755 году начались антиманьчжурские освободительные восстания Амурсаны и Ценгуньчжаба. Крепостные араты, независимо от того, кому они принадлежали — монастырям, церковным или светским феодалам, вливались в ряды борцов за национальное освобождение.

Середина XIX века положила начало новому подъему национально-освободительного движения. Возникшие в это время тайные общества борцов образовали так называемое движение дугуйлан. Оно началось в Южной Монголии и распространилось по всей стране. Одно за другим вспыхивают восстания за свободу и независимость монгольского народа. Самым крупным из них было восстание в Халхе под предводительством Аюши, начавшееся в 1906 году [72] Аюши (1857–1939), сын крепостного арата и один из героев национально-освободительной борьбы, возглавил начавшееся под влиянием революции 1905 года в России движение аратов за отказ оплачивать долги владетельных князей и выполнять для них различные повинности. Позднее Аюши принимал активное участие в освободительной борьбе, закончившейся образованием автономной Монголии, и в народной революции 1921 года. Он был членом Народно-революционной партии и видным государственным деятелем. — Прим. ред. .

Убедившись, что маньчжурское владычество доживает последние дни, монгольские князья поспешили покинуть тонущий корабль. В 1911 году они провозглашают своим владыкой богдо-гэгэна, главу монгольской ламаистской церкви. После буржуазной революции в Китае китайское правительство под давлением царской России в 1913 году признает автономию Монголии. Но китайские милитаристы считают это временной уступкой. Они ждут подходящего случая, чтобы снова захватить страну. В 1918 году, используя международное положение, они возвращаются в Монголию. Но монголы и на этот раз начали борьбу за свою независимость.

Старик замолчал и затянулся сигаретой. Я расспрашиваю о его личном участии в борьбе. Он неохотно говорит о себе. Ему все кажется вполне естественным; сначала выгнали маньчжуров, потом китайских милитаристов и, наконец, белогвардейскую банду барона Унгерна [73] Унгерн, возглавивший остатки белогвардейских банд, разбитых Красной Армией, был платным агентом японских империалистов, лишившихся к тому времени другой агентуры в Монголии. Объявив себя сторонником автономной Монголии, Унгерн занял Ургу 3 февраля 1921 года. 15 февраля богдо-гэгэн был им снова возведен на ханский трон. Но созданное Унгерном марионеточное правительство просуществовало всего пять месяцев. , выдававшего себя за защитника монгольской независимости.

Старый партизан принимал непосредственное участие в крупнейших событиях монгольской истории.

На другой день я напрасно ищу ночного собеседника, он ушел, а я не успел даже спросить, как его зовут. Но и теперь он встает передо мной как живой: типично монгольское лицо, седые волосы, острые глаза.

С трудом раздобыв бензин, выезжаем только в полдень. В дороге два раза останавливаемся чинить машину. Леса сменяются пустынями, похожими на африканские. Вторая вынужденная остановка оказывается такой длительной, что представляется возможность побродить по окрестностям. Вдоль дороги тянутся деревянные хлева. В них зимой загоняют скот сельхозобъединения. Рядом с хлевами сохнет собранный в кучи навоз. Невдалеке возвышается маленький холм. Почти у самой дороги под темной листвой деревьев мы находим среди скал лошадиные черепа. Здесь был когда-то древний жертвенник. К сожалению, не к кому обратиться с расспросами.

Вскоре приезжаем в госхоз Таряланского сомона. В Тарялане, административном центре сомона, дома деревянные и каменные. На пологих склонах простираются обширные массивы пашни, словно огромные коричневые заплаты на зеленой мантии гор. Не успели мы вынести вещи из машины, как к нам уже пришли посетители.

— Почему город носит название Тарялан, то есть земледелие? — тут же спрашиваю я у пришедших. — С каких пор здесь занимаются земледелием?

— В долине Селенги и Мурэна земледелием занимаются очень давно, — отвечает мне старый монгол. — У меня тоже есть земля.

— Где она?

— В этом году низко, у самой реки.

— Как так — в этом году? А в прошлом?

— В прошлом у меня было поле в другом месте, — говорит старик как о чем-то само собой разумеющемся. — Поля кочуют, как и мы с нашим скотом.

Изученная мною литература по Монголии и все, что мне довелось здесь видеть, говорят о том, что в этой стране все связано с кочевьем. Но я не могу себе представить кочующих полей. Усталость как рукой сняло, расспрашиваю об этом новом для меня явлении.

Под пашню обычно отводят те земли, на которых в прошлом году пасли скот. Вспахивают землю деревянной сохой, боронят вручную, вернее, даже не боронят, а разбивают крупные комья земли. Зерно сеют в ветреную погоду, а затем поля оставляют. Все лето кочуют люди со своим скотом, ни разу не возвращаясь к полям, так как; летние месяцы обычно проводят в горах. Осенью, когда приближается время жатвы, пастухи спускаются с гор, разбивают юрту у своего поля и начинают убирать зерно; вручную. Живущие здесь китайцы жнут серпом, но монголы серпом срезают только траву, а пшеницу вырывают руками из земли. Затем колосья расстилают на сухой площадке и пускают на нее неподкованных лошадей. После такого обмолота зерно провевают на ветру и ссыпают в кожаные мешки. Зиму оно хранится в выстланных соломой ямах, засыпанных сверху землей. Такие ямы не обязательно выкапывают около зимовья. Случается, что после жатвы люди перекочевывают в поисках лучшего места для зимовки, а на следующий год сеют там, где застает их весна.

В долине Селенги я не раз видел такие беспорядочно разбросанные «кочующие» делянки, иногда соприкасающиеся по краям целинных земель, но чаще отстоящие далеко друг от друга. И около каждого поля стоят небольшие деревянные сарайчики; в них хранятся инструменты, деревянные сохи, войлок для покрытия юрты в зимнее время.

Китайские переселенцы, в прошлом довольно многочисленные в долине Селенги, обрабатывали землю иначе. Они сооружали оросительные каналы и при помощи насосов и водяных мельниц гнали воду в арыки, откуда она растекалась по полям. Теперь поливное земледелие совсем исчезло, остались только следы оросительных каналов.