Кирсти Эконен - Творец, субъект, женщина: Стратегии женского письма в русском символизме

Поэму «Три свидания»В. Соловьева (Соловьев 1900, 164) можно прочитать как историю конструирования той категории фемининного, которая затем стала центральной в его философии. На мой взгляд, повесть «Небывалая» и «видение» Софии Кунде философу Границыну пародически повторяют некоторые моменты явления Вечной Женственности философу В. Соловьеву. В поэме «Три свидания» повествуется о том, как лирический субъект (alter ego самого автора) трижды увидел «Ее» / Софию / Вечную Женственность. В Москве ребенку «она» «далась живому взгляду», затем в юношеские годы — в Лондоне и последний раз — в Египетской пустыне. Поэма подчеркивает реальность видения и представляет Софию эмпирическим существом. Схожим образом представлено появление Софии Кунде в начале повести «Небывалая». Сначала София Кунде описана как персонаж, принадлежащий к реальному миру. Постепенно в повести показывается, что Границын обусловливает ее существование (становится ее «отцом»). В этом отношении роль Границына напоминает поведение лирического субъекта «Трех свиданий». Кроме того что в поэме «Три свидания», как и в «Небывалой», видение является способом реализации Софии / Софии Кунде, в обоих случаях становится ясным, что видение (замаскированное как физически существующее явление) оказывается в конце концов отражением «собственной души» творческого субъекта. Подобно гностической Софии Премудрости, которая является отражением Бога, соловьевская София и София Кунде — зеркальные отражения творческого субъекта, философа [314] Как было сказано в гл. 3, В. Соловьев вслед за гностиками, неоплатонистами, Бёме и Шеллингом говорит о Софии как о женской «половине» Бога. По такому представлению. Бог, смотрящий в зеркало, видит Софию (Гайденко 2001, 79–83). О гностической литературной традиции и со связанной с ней нарциссической темой см. также: Zweig 1968, 3–22. . Дальнейшее сопоставление этих двух произведений показывает, что «Три свидания» не проблематизирует онтологию женского принципа или женского персонажа. В философии В. Соловьева София может воплотиться в реальной женщине, но такое воплощение никак не является предпосылкой ее существования как метафизического фемининного принципа («начала»), А у П. Соловьевой онтология Софии становится важнейшей проблемой.

Вопрос об онтологическом статусе Софии Кунде лежит также в основе сюжетного напряжения: выявление призрачности Софии Кунде, порожденной сознанием Границына, — развязка повести. Уже само название «Небывалая» дает ответ на вопрос об онтологическом статусе Софии Кунде, фемининной вдохновительницы гениального сознания. В героине Софии Кунде находит отражение тот философско-художественный комплекс идей, в центре которого, с одной стороны, онтологическая «обманчивость» «реального» мира и, с другой стороны, роль субъекта в создании такой обманчивости. Эти аспекты образа Софии Кунде можно рассматривать, сопоставляя ее с женскими образами поэзии А. Блока.

Название повести «Небывалая» созвучно стихотворению Блока «Незнакомка». Указать на генетическую преемственность невозможно, так как работа Соловьевой над повестью «Небывалая» началась до появления «Незнакомки» (хотя опубликована повесть была позже). Более продуктивным я считаю рассмотрение того, в чем сходятся и в чем расходятся произведения, явно оперирующие той же культурной мифологемой мнимой фемининности. «Незнакомка» и «Снежная маска» относятся к т. н. периоду «второго тома» А. Блока, для которого характерно разочарование бывшего рыцаря в Прекрасной Даме и связанное с ним превращение небесной фигуры Софии в земную фигуру падшей женщины. Незнакомку принято считать антитезой Прекрасной Дамы. В то же время в Незнакомке можно увидеть антитезу соловьевской Софии. У Блока утрачена соловьевская вера в возможность «Ее» воплощения. Все же у Блока Незнакомка является философским символом и, следовательно, онтологический статус героини сам по себе не интересует лирического субъекта.

В данной связи я хочу обратить внимание на загадочную идентичность Незнакомки. В стихотворении таинственная незнакомая женщина каждый вечер появляется перед лирическим субъектом. Она изображена так, что ее можно считать либо отражением на стекле (окна ресторана), либо образом, сливающимся с отражением лирического субъекта в бокале вина. Заключительные слова лирического субъекта «in vino veritas» можно понимать, в том числе, как утверждение, что воображение (пьяного) лирического субъекта создает Незнакомку. В таком прочтении поведение лирического субъекта «Незнакомки» совпадает с поведением Границына, для которого София Кунде является отражением гениального и (или) сумасшедшего сознания. В обоих произведениях героини оказываются отражениями солипсического сознания лирического субъекта / мужского персонажа. Характеристики женских персонажей совпадают также в некоторых других пунктах. Обе героини высокие женщины. Подобно лирическому субъекту «Незнакомки», Границын также чувствует, будто был ранее знаком с этой женщиной (Соловьева 1912, 89, 92). Такие характеристики подчеркивают значимость загадочной, возможно, несуществующей женщины для мужского персонажа / лирического субъекта. Тем самым подчеркивается ее зависимость от него.

В «Небывалой» также можно обнаружить некоторые признаки сходства со «Снежной маской» Блока. Это прежде всего мотив снега, который ассоциируется с загадочностью и с онтологической обманчивостью женского персонажа. Как и у Блока в «Снежной маске», в «Небывалой» снег становится метафорой маски. Снег — как маска на поверхности земли — является типичным для символизма знаком маскарада и двуплановости бытия. Снег является покровом более реального мира (по платоновскому выражению — идеального), который не выражает себя в «данном», «реальном» и «искаженном» мире [315] О маске и снеге у В. Брюсова см.: Delaney Grossman 1985, 122. . В «Небывалой» снег является атрибутом загадочного и мистического персонажа Софии Кунде, то есть загадочность создается тем же образом, что и в описании женского лирического персонажа «Снежной маски». Первая встреча Границына и Софии Кунде происходит в метель: «Ветер крутил снег, сметал его с крыш и нес туманным, расстилающимся облаком» (Соловьева 1912, 88). Создается впечатление, что Границын не способен смотреть вперед. Но в метели он видит то, что в других условиях увидеть нельзя. Таким образом, в «Небывалой» невозможность ясно видеть превращается в ясновидение — маскарад метели одновременно способствует и препятствует появлению Софии Кунде.

В «Небывалой» лейтмотив снега представлен также как «индикатор» любви и настроений Границына. Мороз и белый снег являются знаками положительного настроения, а тающий, мокрый и грязный снег (как бы снятие маски) появляется в повествовании в тех ситуациях, когда в любви главных персонажей возникают сложности. Тающий снег обозначает угрозу. Можно полагать, что для Границына угроза заключается в разоблачении того, что находится (или не находится) за маской (снегом). Как показывает повесть, за фигурой Софии Кунде нет более реального («идеального») мира и существования. В «Небывалой» показано, что единственным источником существования Софии Александровны является тот субъект, кто ее «порождает», — Александр Границын. Поэтому понятно, что растаявший снег обнажил пустоту и фантомность всей культурной конструкции фемининного (женского персонажа) и угрожает самому Границыну: как падающая маска, снег мог бы показать, что нет той другой , кого он любит и кто является музой его творческой работы. Для Границына это представляет опасность еще и потому, что его собственная позиция, его субъектность, творчество и гениальность сконструированы с помощью Софии.