Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1994 год

Солдаты очистили от растительности подходящий для лагеря холм, устроили непреодолимую засеку из ветвей колючих кустарников. В это время индейцы-носильщики из пальмовых листьев и лиан сооружали хижины-шалаши, а также загон для лошадей, измученных и покрытых болячками, над которыми тучами роились насекомые.

Перед шалашами на берегу реки уже развевалось знамя конкистадоров. Здесь самые умелые трудились над изготовлением двух лодок. Получились довольно неуклюжие суденышки. Ленивое течение реки внушало надежду, что таким оно будет до самого впадения ее в Рио-Магдалену.

Через несколько дней лодки были готовы и спущены на воду. Один из конкистадоров был назначен руководителем этой флотилии и набирал людей.

Кесада дал свои последние указания.

— Вы должны плыть до Рио-Магдалены и разведать, не находится ли капитан Торнилло где-нибудь там поблизости со своими кораблями. Мы будем ждать от вас сообщений. Счастливого пути!

Уже на третий день лодки невредимыми вернулись обратно. Все солдаты были налицо, пропал только индеец. Он незаметно исчез у впадения реки в Рио-Магдалену, и спутники, подождав немного, предоставили индейца его судьбе.

Командир группы доложил, что в нескольких милях по течению ниже лагеря они подошли к другому полноводному рукаву, по которому поплыли дальше в северо-западном направлении и в конце концов достигли Рио-Магдалены. Оказалось, что в месте впадения реки в Рио-Магдалену расположилась довольно большая индейская деревня, жители которой сообщили, что четыре корабля, которыми интересовались испанцы, проплыли дальше вверх по течению Рио-Магдалены. Разведчики выторговали у индейцев несколько мешков маиса, которые, ко всеобщему удовлетворению, привезли с собой, чтобы испечь хлеб.

Ну а индеец? О пропавшем индейце вскоре забыли, только Фернандо обеспокоенно думал о нем. Как-то ночью он сказал Чиме:

— Ты, значит, еще одного связного отправил, а обещал ничего подобного не делать, не сообщив мне.

— Твои заключения быстры, как утренний ветерок, — ответил чибча и улыбнулся. — Я счастлив быть твоим слугой.

— Отвечай мне! Это ты послал пропавшего индейца?

— Ты уже ответил на свой вопрос, сеньор.

— Я же тебе запретил посылать сообщение. Ты совсем не думаешь о своей жизни!

— Можно ли думать о своей жизни, если стоит вопрос о жизни целого народа?

Чибча был неисправим. Зачем, собственно, Фернандо тратит так много сил, чтобы пояснить Чиме смысл и цели их похода, если тот ничего, ну совершенно ничего не хочет понимать! Начать опять сначала? Но многого ли он достигнет, если эта игра противоречивых представлений будет продолжаться без конца?

Могут ли попытки Фернандо доказать чибче благопристойность предпринятого похода? Он же ничему не верит! Впрочем, и действительно все происходит совершенно не так, как Фернандо пытается представить. Господству языческого вождя неотвратимо придет конец, если он не захочет быть вассалом христианского императора и не примет христианскую веру для всего своего народа. Стало быть, все, что делает Чима, справедливо? Но ведь с другой стороны... А, к черту!

Кесада направил головную группу на противоположный берег в дебри сельвы, чтобы загодя прорубать для колонны дорогу в зарослях. Вечером перед выходом всей экспедиции люди головной группы вернулись. Проделывая просеку в лесу, они достигли реки, о которой рассказывал речной разведывательный отряд, и обнаружили подходящий брод, вблизи которого, правда, как и повсюду в местных реках, водилось великое множество кайманов.

Это обстоятельство не могло быть основанием для особой тревоги, и на следующий день колонна свернула палатки и перебралась на другой берег.

Опять потянулись дни, полные тревог. Колонна медленно продвигалась в юго-западном направлении и наконец вышла к какому-то мелкому равнинному озеру, простиравшемуся на юг примерно на две мили. В воде на отмелях стояли многочисленные стаи грациозных розовых фламинго. Они испуганно улетели. За ними скрылись попугаи, пожиратели дикого перца.

— Это примечательно, — сказал командующий, — звери и птицы нас боятся, значит, здесь на них кто-то охотится.

Прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, они услышали выстрел вдали. Выстрел из ружья? Здесь, в лесу? Вот еще один, и еще.

— Это может быть только капитан Торнильо! — воскликнул радостно Кесада. — Он расположился где-то здесь поблизости и сейчас, видимо, развлекается охотой.

Через несколько часов пути впереди послышались возбужденные крики, раздались выстрелы. Там, казалось, в самом разгаре шел бой. Кесада вытащил меч из ножен, и всадники бросились вперед через труднопроходимые заросли и болотистые низины. Если их товарищи с кораблей вынуждены вести бой, то надо быстрее идти им на помощь.

И действительно, совершенно неожиданно выскочив из зарослей, они ворвались в самую гущу пестро раскрашенных, размахивающих копьями индейцев. Эффект неожиданности был полным. Туземцы, не видевшие еще никогда всадников, побросали свое оружие и очертя голову бросились врассыпную в лес.

И вдруг из травы поднялся человек. Вся одежда на его истощенном теле была разодрана в клочья. Заострившийся нос и всклокоченная борода придавали его облику что-то птичье. Он держал в руке мушкет и смотрел на всадников с выражением беспредельного удивления. Наконец он взмахнул ружьем и закричал неестественно высоким голосом:

— Мадонна! Мы спасены! Кесада приехал! Кесада!

Он, хромая, подошел поближе.

— Кто ты такой? — выехав вперед, спросил его поспешно Кесада.

— Хуан Молинера, — ответил человек, — с кораблей, сеньор командующий, аркебузир.

— А где капитан?

Оборванец горько усмехнулся.

— Пожиратель огня? — переспросил он, поворачивая свое птичье лицо в разные стороны. — Он лишний раз подтвердил свое прозвище. Его поджарили на костре и сожрали проклятые язычники, индейцы. Он ведь был еще в теле, не такой, как мы теперь.

Всадники в ужасе смотрели друг на друга.

— Что это значит? — воскликнул Кесада. — Что случилось с кораблями?

— Пойдемте со мной, и посмотрите сами, — бедолага вяло махнул рукой. — Они устроили нам засаду и все уничтожили и разграбили.

Конкистадоры молчали.

Молинера повернулся и пошел, сильно прихрамывая, иногда пропадая в высокой, в рост человека, траве. Он вел их мимо зарослей кустарника к невысокому холму. Оттуда доносился какой-то непонятный гул, казавшийся воплями обреченных душ в чистилище. Но, напротив, это были возгласы радости.

Небольшое возвышение было окружено засекой из ветвей колючих кустарников и деревьев. Между деревьями виднелись крытые тростником шалаши, от которых поднимался дым, стелившийся тонкими лентами по кустарникам и траве. Из прогала в ограде навстречу шли испанские солдаты, оборванные и истощенные, с лихорадочно блестящими глазами. Их руки были похожи на птичьи лапы, поражали взлохмаченные головы и всклокоченные бороды; на телах сквозь дыры в одежде виднелись струпья незаживающих ран и следы укусов насекомых. Они хромали и качались, как пьяные, некоторых вели за руку, как маленьких детей.