Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1994 год

А началось все в январе 1982 года, когда Стивен Каллахан принял предложение участвовать в трансатлантической гонке яхтсменов-одиночек, стартовавшей из Пензанса, что на юго-западном побережье Великобритании, к берегам острова Антигуа, расположенного в северной части гряды Малых Антильских островов.

4 февраля во время жестокого шторма яхта Каллахана «Наполеон-Соло» потерпела крушение, а до ближайшей земли — добрых полтысячи миль. Трагедия произошла столь внезапно, а судно затонуло так быстро, что у американского яхтсмена даже не было времени подать сигнал SOS. Единственное, что он успел, так это спустить на воду надувной спасательный плотик и кое-что прихватить с собой.

Итак...

5 февраля. День первый

Я потерпел крушение в пустынных водах Атлантики, приблизительно в 450 милях к северу от Островов Зеленого Мыса; примерно такое же расстояние отделяет меня и от главных судоходных путей, пересекающих океан с северо-северо-запада на юго-юго-восток. Ветер сейчас дует с востока — стало быть, мне ничего не остается, как дрейфовать по воле волн и ветра. Ближайшая земля, куда меня может вынести течением, — острова Карибского моря. А до них будет не меньше 1800 морских миль. Немыслимое расстояние! Однако об этом лучше не думать. Главное сейчас — выжить. Если плот выдержит, у меня будет надежда. А если нет? Это — вопрос вопросов.

Море по-прежнему неспокойно. Огромные пенные валы один за другим с ревом обрушиваются на мой утлый плотик, силясь, как видно, поглотить и меня вместе с ним. Откуда-то издалека доносится протяжный вой — он словно исходит из самого сердца бури и с каждым мгновением все нарастает. Затем, непонятно с какой стороны, на меня обрушивается страшный удар. Под неумолимым натиском урагана плотик стенает и заходится в пронзительном визге, совсем как живое существо... И вдруг наступает мертвая тишина, будто я пересек границу царства вечного покоя, где уже не страшны никакие беды и страдания.

Я кидаюсь к входному отверстию и высовываю голову наружу. Кливер «Соло» все так же полощется на ветру, а руль болтается как неприкаянный. Но меня неудержимо относит прочь, все дальше и дальше. На какой-то миг электрическую цепь на обреченной яхте замкнуло, на верхушке мачты вспыхнули огоньки — как бы мигнув мне на прощание. Я долго смотрю туда, где гибнет мое судно, и понимаю, что вижу в последний раз своего верного друга, частицу самого себя. Еще одна короткая вспышка — и все бесследно исчезает во мраке ночи: «Соло» погружается в морскую пучину.

Я вытягиваю линь, соединявший меня с погибшим другом, с которым были связаны все мои надежды — на пищу, воду, одежду и, наконец, на спасение. Теперь же вместо всего этого в руках у меня остался жалкий обрывок веревки. Похоже, петля, которую я набросил на шкоты, разорвалась при последнем ударе шальной волны. А может, все дело в узле? Скорее всего он развязался от сильной качки. Или, может, я просто неправильно его завязал? Да нет, быть того не может: ведь на своем веку я перевязал столько узлов! Для меня это так же привычно, как повернуть ключ в замочной скважине. Но успокойся. И ни о чем не жалей. Теперь это не имеет значения. Сейчас важно другое — чтобы твой крошечный плот не разорвало на куски: ибо он — твое единственное спасение, только на нем ты сможешь добраться до далекой земли, если, конечно, не погибнешь в бескрайних просторах океана.

Всю ночь мой плотик скользит вверх-вниз по громадным волнам. Из обрывка материи я соорудил морской якорь — некое подобие парашюта, который замедлял падение с гребня волны и не давал плоту перевернуться.

Мое спасательное плавсредство — плот — представляло собой обычную шестиместную модель с парой многосекционных внутренних труб, установленных одна на другую. Диаметр плота, изнутри, составлял около двух с половиной метров. Помню, перед тем как я отправился в это роковое плавание, ко мне на борт поднялись члены оргкомитета гонки и, осмотрев «Соло», удивились, обнаружив такой большой — по их, разумеется, понятиям — плот. «А вам когда-нибудь случалось плавать на четырехместном плоту?» — спрашиваю. И, услыхав отрицательный ответ, я рассказал им, как однажды совершил пробное плавание на таком плоту с двумя друзьями. Даже втроем мы ощущали себя внутри, точно сельди в бочке — ни ногой пошевельнуть, ни рукой. Что уж там говорить о четверых. Выжить на такой посудине, да еще при полной загрузке, в высшей степени проблематично. Вот почему я взял с собой шестиместный плот для одного или двух человек это то, что нужно.

Полукруглая трубчатая арка поддерживала полукруглый навес, по обводам напоминающий палатку. Четверть площади навеса оставалась открытой, образуя как бы вход. Сидеть более или менее свободно можно было, только разместившись посередине плота. Лежать же я мог, лишь свернувшись калачиком.

Вся конструкция состояла из склеенных, прорезиненных кусков черного дакрона. Швы были укреплены дополнительными полосками из того же материала. Однако мне было известно немало случаев, когда спасательные плоты, оказавшись в штормовом море, буквально трещали по швам, даже несмотря на дополнительную обшивку.

Тонкое резиновое дно под моим весом то и дело морщилось и прогибалось, образуя неглубокую воронку. Стоя на коленях, я время от времени вычерпывал воду консервной банкой из-под кофе. Но не успевал я закончить, как с очередной волной мою «пещеру» заливало опять, и я снова принимался орудовать банкой. Работа хоть и согревала мое окоченевшее от холодной воды тело, но была слишком утомительной. Резина, клей и тальк воняли так, что меня просто с души воротило. Вскоре, однако, я привык к этому неприятному запаху — мне ли было обращать на него внимание, когда жизнь моя буквально висела на волоске.

А океан между тем продолжал атаковать меня с неистовым упорством. И я обращался к нему, как к живому существу: «Только не переверни плот — я этого не переживу. Если меня выбросит в твое лоно, я буду барахтаться, пока у меня не посинеют губы и не иссякнет воля к жизни. Потом я потеряю силы, меня накроет волной — и я успокоюсь навеки».

Стараясь сохранить остойчивость плота, я постоянно переваливался то в одну сторону, то в другую — в зависимости от того, откуда накатывала очередная волна, и, крепко вцепившись в поручни, напряженно ждал нового удара. Звуки моря напоминали пушечные залпы, и когда я, измученный борьбой за жизнь, забывался в полудреме, мне вдруг виделось поле битвы, завешенное клубами порохового дыма.

5 февраля. День первый (продолжение)

Наконец начало светать. Рассвет заиграл яркими красками. Утреннее солнце, заглянув в мою темницу, одарило меня лучом надежды. Итак, одну ночь я, слава Богу, пережил. Никогда еще грядущий день не значил для меня так много. Ветер завывал все так же яростно. Мне и прежде не раз случалось попадать в шторм, но раньше между мной и ревущим морем всегда была пусть невысокая, но все-таки более или менее твердая палуба. Сейчас же у меня было такое ощущение, будто я бултыхаюсь прямо в волнах. От жестоких порывов ветра входной полог хлопал и трещал, готовый разорваться по швам. Воздух был насыщен брызгами и пеной. Плот медленно пробивался через свинцовые бушующие волны Атлантики, и мне казалось, будто я сижу на огромной губке посреди гигантского фонтана.