Олег Игнатьев - Амазонка глазами москвича

— Он очень большой врач? — с уважением посмотрел на меня Каната.

— Нет, — засмеялся Ноэл, — он журналист.

Каната попытался выговорить незнакомое для себя слово, но в данном случае местный лингвист потерпел фиаско. Мне захотелось помочь ему выйти из неловкого положения.

— На языке моего трибу таких, как я, называют «собкор», понимаешь, Каната?

— Конечно, понимаю, — ответил довольный индеец, — ты О-ле-ги из трибу собкор.

Нужно было воспользоваться его хорошим настроением и попросить разрешения осмотреть хижину племени и разузнать, как будут реагировать хозяева, если их пожелают фотографировать. Каната с готовностью согласился познакомить меня с мельчайшими подробностями быта иолапити, но тут раздался крик с берега: «Калапалу, калапалу!»

Вдали, на другом берегу «индейской цепочкой», друг за другом двигалась в нашем направлении группа человек в пятьдесят индейцев.

Это было довольно красочное зрелище. Сначала шли мужчины. Тела их были покрыты особой, праздничной раскраской: поверх слоя уруку виднелись нанесенные черной и красной краской широкие полосы. В мочки ушей многие мужчины вставили массивные кисточки, сделанные из ярких перьев тукана. Наиболее влиятельные члены племени имели на голове уборы из перьев арара. Каждый мужчина нес в правой руке лук со стрелами, а левой придерживал на плече копье, на одном конце которого был подвешен связанный в узел гамак с завернутым в него набором для добывания огня и принадлежностями для курения. Следом двигались женщины. Каждая из них несла на голове глиняный таз, в который была положена различная утварь и запас продуктов для дальнего пути. У двух мужчин, кроме того, на концах копий сидели попугаи арара.

Подойдя к реке, калапалу уселись в два каноэ, стоявшие у берега, и стали переправляться на другой берег. Женщины и дети сели на дно пирог, а мужчины ехали стоя, выпрямившись во весь рост.

— Ну вот, — сказал Ноэл, — теперь вы можете сказать, что видели все основные племена района Шингу. Оставшиеся значительного этнографического интереса не представляют.

В Рио пришлось перерыть массу материалов, прежде чем найти более или менее точные данные о количестве индейцев, проживающих в Бразилии. По примерным подсчетам, на территории бассейна реки Амазонки, в штатах Мату-Гросу, Гояс, Пара и других местах проживает не более 300 тысяч индейцев. Это на всем громадном пространстве, значительно превышающем территорию Западной Европы! Индейцев в Бразилии в несколько раз меньше, чем в Парагвае, Боливии, Перу или Эквадоре. И между тем еще более половины всего индейского населения Бразилии — около 170 тысяч — не поддерживает контактов с белыми и не знает всех «прелестей» цивилизации. Насколько известно, они не очень огорчены подобным фактом. Как правило, индейские племена немногочисленны. Обычно они не превышают сотни-полторы человек. Иолапити, в гостях у которых мы находились, состояло всего из семидесяти человек: пятнадцати мужчин, двадцати четырех женщин и тридцати одного ребенка и подростка. Раньше, примерно лет пятнадцать назад, племя иолапити было значительно более многочисленно, но на них напало чужое «дикое» племя, перебило находившихся в то время в деревне стариков и подростков, а женщин увело с собой в качестве пленниц. До сих пор иолапити не могут оправиться от того набега.

Каната пригласил нас посетить хижину, но сразу выполнить своего обещания не мог, так как занялся переводческими функциями с прибывшими калапалу. Сначала все они встали в очередь к зубному врачу Самуэлу. Здесь необходимо сказать несколько слов о самой популярной среди индейцев фигуре — зубном враче экспедиции. Доктор Ноэл считался верховным авторитетом, фтизиолог Нуньес де Миранда, рентгенолог Мартинес Мерелес и фельдшер де Соуза котировались как «паже» — шаманы, причем наивысшей категории. Самуэл же был в их глазах магом-практиком, способным за полминуты вырвать любой больной зуб. Это был, вероятно, самый веселый зубодер на нашей планете. Самуэл не пломбировал, не залечивал, он только наносил обезболивающий укол и немедленно рвал один, а если требовалось, то и два и три зуба сразу. Вырвав зуб, он заворачивал его в ватку и отдавал на память пациенту. В конце рабочего дня Самуэл обычно кричал: «Сеньорес, можете зафиксировать для истории. Сегодня выдрано индейских зубов сто восемьдесят три штуки!» И все-таки индейцы всех племен с большой охотой рвали зубы у Самуэла и уж потом, во вторую очередь, шли на рентген и подставляли руки для прививки оспы.

Солнце стояло прямо над головой, когда Каната развязался со своими переводческими обязанностями и мы, нагнувшись, вошли в хижину племени иолапити. Сразу бросалось в глаза обилие подпорок, к которым было привязано множество гамаков. Некоторые были навешаны в два этажа. Как оказалось, они принадлежали отдельной семье. Верхний гамак — обязательно главе семьи, а на нижнем располагались жена и дети. У иолапити и других племен Шингу не возбраняется многоженство. Если мужчина приносит домой много рыбы, если он удачлив в охоте, если на его долю приходится много плодов маниоки и початков маиса, если он в силах сделать большой запас меда на период дождей и если одна жена не в состоянии засушить, закоптить и обработать все добытое мужем, то он берет ей в помощь вторую жену. А наиболее удачливые, наиболее добычливые вынуждены брать еще и третью. Если бы у иолапити был введен какой-нибудь гражданский кодекс, то там существующее положение было бы закреплено в параграфе, который бы звучал примерно так: «В целях недопущения перегрузки женщины, ее раскрепощения разрешить гражданам иолапити двоеженство и троеженство при условиях перевыполнения месячных и годовых заданий главой семьи». Пока же на юридическом вооружении племени имеются только неписаные законы.

В нескольких местах хижины был разведен огонь, и на кострах готовилась пища для всего племени. На одном две женщины стряпали лепешки из муки маниоки, на другом в глиняном котле варились плоды, на третьем к дровишкам специально подбросили влажного хворосту, и над густым дымом висели, проткнутые деревянными вертелами, две большие рыбины, предназначенные для копчения. В щели между пальмовым покрытием были засунуты пучки стрел и луки, привязанные лианами плетеные корзинки и верши для ловли рыбы. Хижина имела несколько запасных входов, и около одного из них бросалось в глаза странное сооружение, рядом с которым на кусочке коры возвышались четыре пирамидки грязно-серого цвета, слепленные, казалось, из сырого песка. Как выяснилось, это была соль, приготовленная индейцами сложным способом из листьев речных водорослей. Впоследствии фтизиолог Нуньес де Миранда забрал с собой в Сан-Паулу образцы индейской «соли», и после лабораторного исследования там установили, что продукт является солью поташа.