Олег Игнатьев - Амазонка глазами москвича

— Калапалу! — сказал он, видимо по каким-то особым признакам определив, что костер разводили индейцы дружественного нам племени калапалу.

Раньше индейцы камаюра находились в союзе с индейцами племени трумайс, чтобы совместно отражать набеги воинственных племен, в частности племени суйя. Это племя отличается от других племен тем, что мужчины носят в нижней губе деревянные кружки. В младенческом возрасте мальчикам продырявливают губу и вставляют туда круглую палочку. Когда ранка заживает, маленькую палочку вынимают и вставляют палочку более широкого диаметра. Так, постепенно расширяя отверстие, доводят его диаметр до 5–8 сантиметров. Подобная операция проводится и с ушами. Ушные украшения разрешается иметь и женщинам.

До сих пор отношения между племенем камаюра и племенем суйя остаются довольно натянутыми, хотя и мирными. Однако мир миром, а все же осторожность никогда не мешает. Вот почему Такуни решил проверить, люди какого племени разжигали костер на берегу реки. По каким-то одному ему понятным признакам он определил, что это были индейцы из племени калапалу.

Пройдя еще немного вниз по реке, Такуни свернул налево в небольшой рукав.

— Курисеу? — спросил я, зная, что нам необходимо будет свернуть с Кулуэни в Курисеу, где и находится стойбище племени камаюра.

— Аните, — ответил Такуни.

Я уже знал, что «аните» означает «нет».

Уаюкума захлопал в ладошки и закричал мне, показывая на рот:

— Ереме, ереме!

Что такое «ереме», я не знал, но можно было догадаться, что речь идет о чем-то связанном с едой. Течение речушки было очень небольшим, и Такуни без труда продвигался вверх. Вдруг за поворотом открылся заливчик, а в нем бесчисленное множество виктории-регии. Я схватился за фотоаппарат и с благодарностью подумал о чуткости моих спутников, которые специально отклонились от маршрута, чтобы зайти в небольшую речку и там показать мне эти замечательные цветы. Еще раньше, когда мне в первый раз удалось увидеть издали листья виктории-регии, то показалось, что это плавает вдали зеленая ряска. Но там листья виктории-регии были примерно метр в диаметре. Здесь же каждый лист достигал диаметра до двух метров. Причем края листьев были приподняты до десяти сантиметров в высоту. Свесившись с борта пироги, я попытался сорвать один из листьев, но отказался от своего намерения, потому что внутренняя часть листа была покрыта мелкими колючками. К сожалению, мы попали в неудачное время, так как цвести виктория-регия начинает в январе.

Уаюкума же вел себя совершенно непонятно. Взявшись за борт лодки, он тихонько перекинул ноги и соскользнул в воду. Помедлив мгновение, нырнул и не показывался на поверхности секунд тридцать. Вдруг ближайший к нам лист виктории-регии закачался и поплыл по течению, как-то странно дергаясь. Из воды показался Уаюкума, который шумно отфыркивался и держал в одной руке большой клубень. Это был клубень виктории-регии.

Ни Такуни, ни Уаюкума не собирались заниматься зелеными насаждениями около своего стойбища. Просто они решили пополнить запасы продуктов. Местные индейцы употребляют клубни виктории-регии в пищу и считают их деликатесом.

Уаюкума тут же предложил последовать его примеру и нырнуть вслед за ним в темные воды заливчика. Однако Такуни отрицательно покачал головой и даже несколько раз прищелкнул языком. После того как в лодке оказалось полдюжины корней, Такуни приказал сыну забираться в пирогу. Затем повернул ее на простор Кулуэни. Мы шли все дальше и дальше от поста Вилас-Боас навстречу далекому и таинственному стойбищу племени камаюра.

…Над Кулуэни уже опустилась темная тропическая ночь, а пирога продолжала идти вперед. При слабом свете луны почти невозможно было разглядеть циферблата часов, но, по моим расчетам, часовая стрелка должна была приближаться к десяти. Такуни греб совершенно бесшумно, и ни одна капля не падала с лопасти его весла. Уаюкума сидел тихо, как мышонок, и, казалось, заснул, скорчившись на дне пироги. Было совершенно непонятно, как Такуни находит дорогу в кромешной тьме. Наверное, подумал я, Такуни решил плыть всю ночь, чтобы быстрее добраться до стойбища своего племени. Но как раз в этот момент вождь камаюра изменил направление движения пироги, и она с легким шорохом, подминая под себя ветки, нежно ткнулась в берег. Это было настолько неожиданным, что мне с трудом удалось уклониться от столкновения со стволом какого-то дерева, горизонтально нависшего над водой, под которым прошла пирога.

— Дормир! [2] Дормир — спать (португ.). — сказал Такуни, выпрыгивая из лодки.

Откровенно говоря, я был в большом затруднении, потому что не мог разглядеть, где и как разыскать подходящее место для прилаживания гамака. Однако этим занялся Такуни. Он как-то удивительно ориентировался в темноте, и не прошло и трех минут, как были готовы «постели». Я надеялся, что Такуни разведет костер и мы сможем хотя бы немного согреться, потому что было видно, вернее слышно, как дрожит от холода Уаюкума, да и я, хотя одетый в рубашку и парусиновые брюки, все же знал, что если сейчас довольно прохладно, то к утру температура снизится градусов до пятнадцати. Но, видимо, Такуни считал, что во время путешествия можно обойтись без некоторых удобств, и, не думая разводить костер, устроился в своем гамаке. Уаюкума забрался к нему же, я влез в свой гамак и постарался заснуть, что осуществить было не так-то легко. Гамак, в котором я лежал, принадлежал индейцам и насквозь пропитался темно-красной краской. От нее шел довольно неприятный запах. Кроме того, москиты и в темноте продолжали свою разрушительную деятельность, безжалостно кусая усталого человека. Наконец желание уснуть взяло верх, и я заснул, не обращая внимания ни на краску, ни на москитов, ни на какие-то шорохи и звуки, доносившиеся из джунглей.

Сколько часов удалось проспать, сказать трудно, но я проснулся от легкого прикосновения чьей-то руки. Открыв глаза, я увидел стоявшего рядом с гамаком Такуни. Луна в это время освободилась от туч, и свет ее позволял довольно отчетливо разглядеть место, где мы находились.

— Олеги! — произнес Такуни. — Давай длинный огонь, пойдем ипира.

В первый момент со сна было трудно разобрать, что от меня хочет вождь камаюра. Постепенно до меня дошел смысл его слов. Еще днем, когда мы плыли по Кулуэни, я пытался втолковать Такуни о своем желании посмотреть на ночную охоту за рыбами. Но после долгих объяснений так и не был уверен, усвоил ли Такуни, о чем его просили. Оказывается, он прекрасно все понял и сейчас готов был выполнить просьбу. «Длинным огнем» Такуни назвал захваченный с собой в поездку электрический фонарик. Значение слова «ипира» было понятно: я знал еще раньше, что так называется рыба на языке камаюра. Впрочем, запомнить его было не так уж трудно, потому что ежедневно индейцы по нескольку десятков раз произносили его.