Екатерина Цимбаева - Грибоедов

Участь русских поэтов

Николай I не любил писателей, если они не выражали постоянно верноподданнических чувств. Его прямо и косвенно обвиняли в смерти Пушкина, Лермонтова, Бестужева… Но смерти Грибоедова он не хотел!

Автор «Горя от ума» был ему неприятен, но этот автор давно ничего не писал, по слухам, задумывал трагедию из грузинской жизни. Это не было бы страшно императору. Зато убийство русского полномочного министра наносило престижу России и ее государя удар небывалой силы. Николай не встречал в России признания своих достоинств и заслуг ни в одном слое общества, кроме как среди чиновников, доносчиков и жандармов. Он желал хоть блестящими победами добиться уважения подданных. И вдруг он был смертельно оскорблен, презрен в лице своего посла! Император жаждал мести.

Но Нессельроде думал иначе. Верный своей нелепой про-британской политике, министр больше всего опасался неудовольствия англичан, если Россия проявит излишнюю резкость в отношении Персии. Ничего еще не зная, ничего и не желая знать, граф заранее решил свалить всю вину за тегеранскую катастрофу на самого Грибоедова, благо тот не мог ответить. Даже глава III Отделения А. X. Бенкендорф, в память о своем младшем брате хорошо относившийся к Грибоедову, счел необходимым под видом собранных пересудов представить Нессельроде твердое убеждение общественного мнения, что посланник пал жертвой политической интриги. Но министр тотчас ответил, что мнение сие непрозорливо, что Грибоедов, «несмотря на пребывание в течение нескольких лет в Тавризе и непрерывные сношения с персами, плохо узнал и неверно судил о народе, с которым имел дело».

Кто ж судил вернее? В России не было лучшего знатока персидских дел и нравов. Не иначе как Нессельроде имел в виду англичан, чье суждение, конечно, единственно правильное. Но Бенкендорф не стал — да и не мог — вмешиваться в вопросы международной политики. Он постарался сделать то, что было в его власти. Настасья Федоровна к тому времени начала дело и против Булгарина, требуя вернуть деньги, взятые из награды Грибоедова. III Отделение, заменив собой суд, велело Булгарину отчитаться о тратах. Тот доказывал, что издержал огромную сумму на покупки книг, посуды, одежды и всего, что послал Грибоедову через Астрахань. Он даже выдавал надпись Грибоедова на списке «Горя от ума» («„Горе“ мое поручаю Булгарину») за дарственную и на этом основании просил признания своих прав на пьесу. Бенкендорф не стал его слушать, а просто приказал возвратить весь долг, а о «Горе от ума» не сметь и мечтать. Но не Настасья Федоровна унаследовала сыну. Около двух лет все, что осталось от наград и жалованья Грибоедова, хранилось в Опекунском совете. Надо отдать справедливость Бенкендорфу, он сумел разобраться в ситуации. В августе 1832 года сонаследницами Грибоедова были признаны его жена и сестра; им же были переданы все права на «Горе от ума». Они получили небольшие средства, ибо пьесу так и запрещено было издавать, но их хватило для скромной, независимой жизни. Грибоедов, хотя бы после смерти, сумел обеспечить спокойное существование двух самых дорогих ему женщин.

Правительство лишило наследниц драматурга (не говоря о книготорговцах) доходов от публикации «Горя от ума». Нина и Мария не сожалели о деньгах, зная, что слава великой комедии незыблема, книготорговцы брали свое, печатая Булгарина.

Правительство не пропускало пьесу и на сцену, лишая актеров великолепных ролей. Они не собирались с этим мириться. Во главе с Сосницким и братьями Каратыгиными, которые ближе всех были к Грибоедову, они начали битву за «Горе от ума». 2 декабря 1829 года Сосницкий ввел комедию на подмостки с черного хода: представил часть первого акта внутри большого дивертисмента, под видом репетиции. Крыша театра не обрушилась, революция не произошла, правительство несколько образумилось. 26 января 1831 года, почти через два года после тегеранской катастрофы, «Горе от ума» вышло на сцену Большого театра Петербурга в бенефис Брянского. Чацкого играл великий Василий Каратыгин, пользуясь указаниями, когда-то полученными его братом от самого Грибоедова. Петр Каратыгин играл Загорецкого; Нимфодора Семенова — Софью; Брянский — Горича; жена Василия, дочь актрисы Колосовой, — молодую супругу Наталью Дмитриевну; Ежова — старуху Хлестову; Сосницкий — Репетилова. Цензура, конечно, зверствовала; один остроумный зритель заметил, что из пьесы исчез весь ум, осталось одно горе. Пропуски зрители восполняли по памяти, но спектакль все равно не понравился. За прошедшие годы читатели успели сродниться с героями Грибоедова, привыкли к ним как к живым, а актеры в большинстве играли по старым канонам, как декламаторы, и выглядели ненатурально в пьесе совершенно нового типа. Только Ежова и особенно Сосницкий снискали всеобщие похвалы. Для Сосницкого роль Репетилова на всю жизнь стала коронной и любимейшей. С тех пор «Горе от ума» разрешили ставить, и ставят до наших дней…

Курьеры остановились, но слух о гибели Грибоедова проникал в самые потаенные уголки России. Он проник в Динабургскую крепость, где был заключен Кюхельбекер. Собственные страдания не охладили сердце Вильгельма. Всю жизнь в одиночных камерах, в сибирских деревнях он вспоминал великого друга, посвящал его памяти стихи, цитировал его слова, обдумывал его произведения. Грибоедов остался с ним навсегда

Слух достиг Якутска, куда был сослан Александр Бестужев. Он больше не писал стихов, но откликнулся литературными воспоминаниями о первых встречах с Грибоедовым, где были только рассуждения о Байроне, Гёте, о женщинах, — но и их не пропустили в печать.

Слух достиг Петровского завода, где содержались большинство декабристов. Александр Одоевский написал не стихотворение — крик души, неотделанный, необдуманный, как погребальный плач: