Екатерина Цимбаева - Грибоедов

Достойнейшие люди России в бессилии оплакивали убитого друга; литература в лице Пушкина спокойно перенесла утрату драматурга; государство не собиралось мстить за посла. И лишь один человек требовал расплаты виновным. Паскевич получил от Нессельроде нервные указания вести себя сдержанно и мольбы «беречь англичан и не давать веры слухам, которые распространяются про них». Паскевич проигнорировал эти просьбы, зная, что может писать напрямую императору, и не сомневаясь, что сумеет оправдать целесообразность своих действий. Он твердо потребовал прислать в Астрахань 10 тысяч солдат в подкрепление его армии. Он не собирался воевать, поскольку это было бессмысленно — мир лучше Туркманчайского никто уже не мог бы заключить. Но он собирался жестко надавить на Персию. Петербург соглашался принять извинения шаха из рук простого посла — граф Эриванский настаивал на приезде в Россию одного из сыновей или внуков шаха. Персы по обыкновению тянули время.

В середине апреля Амбургер самовольно покинул Тавриз, чтобы обеспечить встречу траурному кортежу Грибоедова. Генеральный консул доехал до Нахичевани и там остался, ожидая скорбную процессию. Паскевич, узнав о его приезде в Россию, сперва рассердился, а потом оценил выгоду от поступка дипломата. Он приказал Амбургеру оставаться в России; тем самым фактически произошел разрыв дипломатических отношений двух государств — а подкрепления уже прибыли в Астрахань! Нессельроде в Петербурге бесился, требовал возвращения Амбургера, но граф Эриванский объяснял, что не отпустит консула, пока шах не пришлет искупительную миссию. Нессельроде от отчаяния снарядил посольство в Персию во главе с князем Николаем Александровичем Долгоруковым. Тому вменялось в обязанность заменить Грибоедова и одернуть Паскевича. Главнокомандующий возразил против этого посольства, которое показало бы персам, что Россия в них нуждается. Долгоруков приехал в Тифлис, но дальше Паскевич ему просто не позволил ехать! Попутно Иван Федорович не упускал случая напомнить Мальцеву, что по нему Персия плачет и что его отправят туда сразу же, как возникнет такая возможность. Мальцев молил о пощаде, твердил, что ему невозможно воротиться туда, где его жизнь ежеминутно будет подвержена опасности, где ему придется испить до дна горькую чашу ненависти и мщения; он умолял отослать его в Петербург, где он мог бы ожидать назначения в одну из европейских миссий и был бы избавлен от когтей персиян. Он отчаянно взывал к правосудию и милости Паскевича. Но тот отказывал ему во всем — кроме правосудия. В мае Мальцеву прислали из Петербурга Владимира четвертой степени «во внимание к благоразумию, оказанному во время возмущения в Тегеране». Эта награда вызвала бурю негодования повсюду, и Паскевич при первой же оказии отправил Мальцева в Тавриз. Его не убили там, даже не тронули, он успешно служил в Министерстве иностранных дел, заботился о своих хрустальных заводах, но везде и всюду оставался изгоем — семьи не имел, жил нелюдимо, под конец сделался скупым, угрюмым стариком. Он сохранил жизнь ценой чести — и жизнь ему этого не простила.

Паскевич вел невиданно твердую линию: он требовал от Персии начать войну с Турцией, наказать виновных в тегеранской резне, прислать все мыслимые извинения. Его исключительно резкое письмо Аббасу-мирзе вызвало величайший переполох в Петербурге и Лондоне: «Не употребляйте во зло терпение российского императора. Одно слово моего государя — и я в Азербайджане за Кафланку, и может статься не пройдет и года, и династия Каджаров уничтожится. Не полагайтесь на обещания англичан и уверения турок… С Турцией Россия не может делать все, чего желает, ибо держава сия нужна и необходима для поддержания равновесия политической системы Европы. Персия нужна только для выгод Ост-Индской купеческой компании, и Европе равнодушно кто управляет сим краем. Все ваше политическое существование в руках наших, вся надежда ваша в России, она одна может вас свергнуть, она одна может вас поддержать».

Дипломатический и военный демарш Паскевича имел успех. Шах провел в Тегеране массовые казни не столько виновных в разгроме русского посольства, сколько подвернувшихся под руку преступников. Глава духовенства мирза Месих был изгнан; Аллаяр-хан получил назначение подальше от столицы. Декорум был соблюден. В мае в Тифлис прибыл любимый сын Аббаса-мирзы принц Хосров-мирза, европейски образованный, необыкновенно одаренный, весьма красивый, только исключительно низкого роста. Генерал с ходу дал ему почувствовать, что «он явился не в гости, а с повинной». Однако в прочих городах России вплоть до Петербурга перса встречали как особу царственной крови, задавали балы и обеды. Но виноваты ли местные власти, если даже мать Грибоедова приняла его и вместе с ним «горько поплакала» над судьбой сына! Настасья Федоровна умерла в 1839 году, никем не оплаканная.

12 августа 1830 года на торжественной аудиенции в Зимнем дворце Николай I предал «вечному забвению злополучное тегеранское происшествие». Обрадованный Нессельроде продолжал и впредь свою недальновидную и вредоносную проанглийскую политику. Она привела Россию к поражению в Крымской войне, и бессменный в течение тридцати пяти лет министр иностранных дел был с позором отправлен в отставку. Впрочем, он и до того не пользовался уважением честных людей. Вяземский, например, с ним даже не здоровался. Николай I не пережил бесславного конца своего бесславного царствования; он умер под грохот британских пушек у Петербурга и всех прочих портов России, и никто о нем не пожалел.

Паскевич, в течение года после смерти Грибоедова словно унаследовавший его энергию и ум, скоро их растратил. Он свято выполнил все, о чем просил его погибший родственник. Он совершил истинный подвиг, сумев добиться высочайшего учреждения Закавказской компании. В январе 1831 года «Санкт-Петербургские ведомости» оповестили о ее создании, напечатав список акционеров, куда вошли Паскевич, генерал Жуковский, Завелейский, Всеволожские и многие другие. Но в 1830 году вспыхнуло восстание в Царстве Польском, и император перевел Паскевича туда — в виде чести, дал ему титул князя Варшавского, однако подспудно был рад, что лишил «отца-командира» избытка власти, которой тот слишком вольно распоряжался на Кавказе. В 1832 году вспыхнуло восстание грузинских князей, поднятое князем Чавчавадзе, на которого смерть зятя подействовала очень сильно. Мятеж, конечно, подавили и изменили после него систему управления краем. Компания тихо сошла на нет, лишившись прав и грибоедовского гения; Паскевич до конца жизни завяз в Польше. Но он не забывал своих обещаний Грибоедову. С 1829 года Иван Федорович постоянно хлопотал за Александра Одоевского, но только в 1837-м император согласился перевести его в Кавказский корпус рядовым без права выслуги. Грибоедов даже после смерти помогал друзьям. «Благороднейшая душа! — вздыхал Бестужев. — Свет не стоил тебя… по крайней мере, я стоил его дружбы и горжусь этим».