Николай Заболоцкий - Стихотворения и поэмы

Глупый, зачем ты смежаешь глаза?
Спящего разве минует гроза?
Травы — и те от тебя отвернутся в бою,
если за мать не отмстишь ты сегодня свою.

Там, где родился, — отчизна твоя дорогая,
где говорить научился — там родина… Как же
назвать
эту страну, где рожден я, где вырос, играя,
где как собаку убили мою
беззащитную мать?

Вырвать ли мне мой язык изо рта иль смиренно
в сердце своем упокоить могильные эти холмы?
О, расступись, мое небо! Исчезни, дунайская пена!
Звезды над нашей страною зажжем только мы.
Только мы!

Я из Зубовки однажды к дому возвращался
И с красоткой чернобровой в поле повстречался.
На лице ее прекрасном родинка чернела,
Красота ее внезапно сердцем овладела!

Я спросил ее: «О солнце, держишь путь куда ты?
Из какого ты селенья, из какой ты хаты?
Я узрел тебя, и сердце стало словно камень,
Окропи меня водою, жжет меня твой пламень!»

Осерчав, она сказала: «Грех тебе, злодею!
Как просить ты смеешь, чтобы стала я твоею!
С соловьем любиться розе, не с тобой, вороной!»
Слыша это, я заплакал, в сердце уязвленный.

И она сказала снова: «Прочь, отстань, прошу я!
Не хочу тебя, другому здесь принадлежу я.
Мой супруг тебя красивей, мужественней с виду».
Обезумел я, почуяв горькую обиду.

А она: «Ни слова больше! Отцепись, проклятый!» —
И ударила, ругая, палкой суковатой.
Покачнулся и упал я, потеряв сознанье,
И она передо мною встала, как сиянье,

Пожалела, наклонилась и взяла за руку:
«И за что ты, неразумный, принимаешь муку?»
Я сказал: «Из-за тебя я разума лишился,
Не обласканный тобою, с жизнью распростился!»

И красавица с улыбкой ласково сказала:
«Если нас с тобой увидят, худо бы не стало.
Встань, пойдем, пора вернуться каждому до дому,
Будешь здесь, так снова выйду я к тебе, дурному».

И ушла она, пропала, чудо черноброво,
Лишь оставила на память ласковое слово.
С той норы я, раб влюбленный, всё гляжу на поле,
Лишь пришла бы, ничего я не желаю боле.

— Я приду, — она сказала. Полный ожиданья,
Не могу в тоске по милой я сдержать рыданья.
В час кончины одинокой не она, так кто же
Дверь в загробное селенье мне откроет, боже?

Послужить моей любимой жажду я, унылый.
Переполненное сердце вечно жаждет милой.
У нее в руках, я знаю, чтобы жил и впредь я,
Есть и хлеб существованья и вода бессмертья.

Дай мне, боже, только ею жить в годины эти!
Разве есть еще другая, лучшая, на свете?
За меня она, я знаю, вытерпела муки,
Вижу лик ее обмерший, связанные руки.

Где теперь ты, дорогая? Отзовись скорее!
Ты была мне в целом мире всех людей роднее.
Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней.
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!

Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней,
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!

Не давай мне вина — пьян я, пьян без вина,
опьянен я твоей красотой!
Если выпью вина, мне изменит язык,
посмеется судьба надо мной.
Он расскажет тебе, как я молча страдал
бесконечное множество дней,
Он расскажет тебе о печали моей,
о любви безнадежной моей,
О великом и жалком несчастье моем,
помутившем рассудок больной.
Не давай мне вина — пьян я, пьян без вина,
опьянен я твоей красотой!

Если голос рассудка над сердцем моим
потерял свою власть не вполне,
Даже эту почти безнадежную власть
уничтожить ты хочешь во мне.
Ты ведь знаешь, как мало мне нужно,
чтоб я обезумел, любовью объят,—
Только малую долю вниманья ко мне,
лишь один твой приветливый взгляд.
Всё ты знаешь, но чашу, но чашу вина
ты даешь мне, смеясь надо мной…
Не давай мне вина — пьян я, пьян без вина,
опьянен я твоей красотой!

Ах, на гибель мою, на погибель мою,
на своем ты стоишь, на своем!
Как безумец, я пью эту чашу мою,
я не знаю, что будет потом.
Ты мне розу даешь — что мне роза твоя,
если вижу я розу ланит?
О, склони ко мне чистую розу ланит,
пусть я буду тобою убит.
Ах, зачем мне вино, если сердце полно
лишь одною, одною тобой!
Не давай мне вина — пьян я, пьян без вина,
опьянен я твоей красотой!

Если, полный любви, я гляжу на тебя —
вся кругом замолкает земля.
Расцветает на дивных ланитах твоих
благовонный цветок миндаля.
О, позволь мне прижаться к его лепесткам —
изнемог я в напрасной борьбе.
Сам себя я на смертные муки предам,
но откроюсь, откроюсь тебе.
Слушай, всё я скажу. Гаснет сердце мое,
помутился мой разум больной…
Не давай мне вина — пьян я, пьян без вина,
опьянен я твоей красотой!

Когда откроется весной
Душа для радости земной,
Для счастья и забав;
Когда над розою своей
Опять влюбленный соловей
Воспрянет, зарыдав,—
Уж не пойдем мы, милый друг,
Туда, где всё цветет вокруг,
Откуда шлет веселый луг
Благоуханье трав.

Пускай блаженствуют сердца
На лоне вешних дней, —
Душе истерзанной певца
Не сладок соловей.
Увы, не для моих очей
Цветет волшебный луг,
Не для меня звенит ручей
И лес шумит вокруг!

К иным, нездешним берегам
Стремлюсь я, наг и сир,
Когда лишь бурям и громам
Смятенный внемлет мир.
О, как я жду, когда с высот
На мой последний путь
Смертельный пламень упадет
И поразит мне грудь!

Когда за дверью гробовой,
Свой подвиг заверша,
Сойдет в приют последний свой
Печальная душа;
Когда за дверью гробовой,
Согбенная от мук,
Она обнимется с тобой,
Мой незабвенный друг!

О, как тебя я не сберег?
Глаза твои закрыв,
Не понимаю, видит бог,
Как я остался жив;
Не понимаю, видит бог,
Как я безумье превозмог,
Как я живым остаться мог,
Себя переломив?

И я возненавидел свет,
Где людям счастья нет,
Где всё цветет — и всё умрет,
Увянет в цвете лет.
И равнодушно я молчу,
Когда цветет весна,
И горевать не захочу,
Когда уйдет она.

Ярали, друг мой, когда ж мы с тобою
Сядем опять под чинарой густою,
Светлые чаши наполнив вином,
Старую песню затянем вдвоем:
— Яри-арали!
Чтобы шашлык серебристый из лани
Снова вертелся, шипя на огне,
Чтобы дразнил он мое обонянье,
Ноздри опять щекотал бы он мне;
Чтоб кахетинского полную чашу
Подняли мы высоко над землей,
Чтобы украсили трапезу нашу
Рыба, и зелень, и сыр молодой;
Чтобы блестел,
Поднимаясь над нами,
Залитый светом родной небосвод;
Чтобы летел
Над горячими лбами
Сладостный ветер Коджорских высот;
Чтоб, не смыкая до вечера глаз,
Снова я слушал знакомый рассказ,
Как иверийцы с отвагою львиною
В годы старинные бились за нас.