В. Храковский - 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе

Хотя, на первый взгляд, между неопределенными местоимениями, родительным падежом, множественным числом и несовершенным видом мало общего, их способность выражать неодобрительную оценку явно имеет единый когнитивный источник. Так, в формировании оценочного компонента высказывания Ходят тут всякие! произнесенного по отношению к одному только что ушедшему нежелательному посетителю, совместно участвуют НСВ, множественное пейоративное и местоименный детерминатив, употребленный «не на своем месте». В свою очередь, множественное число, «превращающее имя индивида в имя массы», способствует генитивному оформлению актанта глагола [Падучева 1997: 112]. Примечательно также, что Ю. Д. Апресян уподоблял использование множественного числа при описании единичного факта или события в примерах типа Я университетовне кончал употреблению НСВ во фразах типа Зачем людей толкать? Зачем вы людей толкаете? «произносимых в ситуации, когда говорящего или какое-то третье лицо толкнули (только что) один раз» [Апресян 1995: 231].

Среди рассмотренных выше явлений способность выражать отрицательную оценку чаще всего отмечалась у неопределенных местоимений и множественного числа существительных, причем как не связанные между собой свойства.

По отношению к местоимениям источником отрицательной оценки называют прежде всего значение неизвестности. Так, Е. М. Вольф, анализируя примеры типа Был тут один; Приходил тут какой-то, высказала предположение о существовании особой «модальности незнания»: « неизвестный , значит, скорее плохой» [Вольф 1985: 131]. Аналогичной точки зрения придерживается и О. П. Ермакова, по мнению которой «в местоимениях и их составных эквивалентах значение отрицательной оценки вырастает из значения неизвестности» [Ермакова 1996:202].

В свою очередь, М. Хаспельмат, учитывая, что выражение отрицательной оценки (depreciative uses) в наибольшей степени характерно для нереферентных неопределенных местоимений, объяснял это их свойство отрицательным отношением к отсутствию избирательности: «non-specific indefinites, especially free-choice indefinites, refer to an arbitrary element to their class. Given that all people are choosy <���…>, it is normal that hearers should expect the worst if they are told that the referent has been selected randomly» [Haspelmath 1997: 190].

Действительно, безразличие к возможным конкретным особенностям обозначаемой ситуации легко влечет за собой готовность удовлетвориться даже самым худшим вариантом развития событий, лишь бы оно имело место. Это особенно отчетливо проявляется в сочетаниях неопределенных местоимений с частицей хоть или при их употреблении в градационном ряду, отражающем уменьшение требований к избираемому объекту; ср.:

(20) Короткий язык — хоть какой-тозалог покоя и личной безопасности (В. Богомолов. Момент истины);

(21) Капитан отчаялся попасть в свой полк на границу и хотел получить назначение в какую-нибудьартиллерийскую часть здесь, на месте. Синцов надеялся узнать, где Политуправление фронта. Если добраться до Гродно уже нельзя, пусть его пошлют в любуюармейскую или дивизионную газету. Оба были готовы идти куда угоднои делать что угодно, только бы перестать болтаться между небом и землей в этом трижды проклятом отпуску (К. Симонов. Живые и мертвые).

Что же касается форм множественного числа, то их способность выражать отрицательную оценку связывается с идеей деиндивидуализации: «качественная ущербность объекта является важной предпосылкой для его „деиндивидуализации“; совокупность плохого легко образует особое качественное единство и не вызывает искать отличия между отдельными его элементами» [Плунгян 2000: 280]. Следует, впрочем, заметить: речь в подобных случаях должна идти не столько о фактических свойствах обозначаемого объекта, сколько о способе его обозначения, что уже не раз отмечалось: «регулярна окраска пренебрежения, когда один определенный предмет представляется как неопределенный, невычлененный из множества» [Красильникова 1983: 118]; «множественное число может „принижать“ значимость единичного объекта, как бы утрачивающего свою индивидуальность» [Руденко 1996:209].

Кроме того, существенно, что формы множественного числа чаще всего выражают отрицательное отношение не к тому объекту, который обозначен этой формой, а к адресату сообщения; ср. типичный пример:

(22) — Вы давно были на могиле Борисова-Мусатова? — спросил меня Леонтий Назарович <���…>. —Прошлой осенью. — Что же это вы? — сказал с упреком Леонтий Назарович . — Знаменитых своих земляковзабываете (К. Паустовский. Уснувший мальчик).

Если же искать связь между всеми этими значениями, то можно заметить, что их объединяет идея множественностиили повторяемости, которая лежит и в основе неопределенности: «неопределенным объект является тогда, когда имеется ряд объектов одного рода и неизвестно (чаще всего потому, что неважно), о каком именно объекте из этого ряда идет речь. Таким образом, неопределенность объекта предполагает, что имеются и другиеобъекты того же рода» [Шатуновский 1996: 158]. Сходным образом формулирует общее значение немецкого неопределенного артикля В. Я. Пропп, по мнению которого он «обозначает предмет на фоне множества равных ему» [Пропп 1951: 219], а Т. Гивон, объясняя широко распространенное преобразование числительного один в интродуктивный неопределенный артикль, писал, что в этом случае предмет определяется как «one member out of many within the type» [Givón 1984:434].

По-видимому, именно высокая оценка уникального, «единственного в своем роде» объекта и, напротив, сниженное, пренебрежительное отношение к тому, кто (что) является всего лишь одним из «множества равных ему», лежат в основе возможности противопоставления именных групп с определенным и неопределенным артиклями в следующих примерах из французского и английского языков, которое не может быть адекватно передано в переводе на русский язык:

(22) Lamartine n'est pas un poète, mais le poète[Николаева 1985: 46] «Ламартин был не просто поэт, но Поэтс большой буквы»;

(23) — Tu veux dire que ce serait le bonheur? — Le bonheur?… enfin un bonheur[Гулыга 1996: 81] «Ты хочешь сказать, что это будет счастье? — Счастье?… в конце концов хоть какое-то счастье».

(24) In contrast to Perfect and Future, until very recently the category Past has been considered almost unanimously as a ( of even the ) tense category[Thieroff 1994: 3] «В отличие от перфекта и будущего времени, прошедшее время до недавних пор почти единодушно рассматривалось как временная категория и даже как время в собственном смысле слова».