Дерек Бикертон - Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей

Но это же не эволюция, начали протестовать некоторые биологи. Эволюция — это индивиды, которые могут воспроизводить самих себя. Индивиды одного и того же вида, разумеется. Если поведение индивида А, принадлежащего виду X, влияет на гены потомков А, это одно дело. У них похожие гены, и вариабельность от одного поколения к другому можно измерить, сопоставить это различие с поведенческим, сделать научные выводы, возможно, даже выдвинуть гипотезы. Но если поведение индивида А из вида X влияет на гены индивида Б из вида У и его потомков, в этом нет никакой общей причины. Нет ничего объективного, такого, как генетические различия, что можно было бы измерить, и нет никакой физической связи причины и следствия. А теория, которая объясняла бы оба процесса — воздействие формирования ниши на формирующие ее виды и воздействие ниши этих видов на другие виды, была бы, по Докинзу, «вредной».

По счастью, нам нет нужды ввязываться в этот спор, потому что дальше мы будем рассматривать только один вид, или, скорее, последовательность видов — наш собственный и наших непосредственных предков. И будут иметь значение только те гены, благодаря которым родились мы с вами. Мы также не собираемся бороться с серьезнейшей математикой, которую Одлинг-Сми и его коллеги используют для доказательства своей теории популяционным генетикам. Все, что нам действительно потребуется, — это следующее кратко сформулированное положение.

Не только виды формируют ниши, но и ниши также формируют виды.

Я смутно воспринимал в Барселоне (мне потребовалось несколько месяцев, чтобы окончательно разобраться, что к чему), что без теории формирования ниш вы никогда не добрались бы до более или менее удовлетворительного объяснения того, как люди обзавелись языком.

Достаточно долго я считал, что одним из наиболее слабых мест в исследованиях эволюции языка является неспособность интегрировать их в общую теорию эволюции человека в целом. Вы можете найти кучу не только статей, но и целых книг, посвященных эволюции языка и ни словом не упоминающих того, какими были предки человека и что они делали, когда развивался язык. Будто бы авторы пишут о том, как язык развился у вида X на планете У. Или еще хуже — поскольку даже на планете У существовали бы некоторые физические ограничения, они, похоже, пишут о том, как могли получить язык абстрактные существа из мира идей Платона. Лингвисты не единственные, кто это делает, но они среди самых злостных нарушителей.

Но это же не может быть правдой. Язык не развивался в вакууме. Он был, он должен был быть механизмом адаптации, точно так же как и прямохождение, или отсутствие волос на теле, или противопоставленный большой палец. И больше нельзя продолжать утверждать, что наших знаний о предках недостаточно для того, чтобы сделать какой-то существенный вывод. Верно, наших знаний мало, и точка. До тех пор, пока мы не изобретем машину времени или не найдем способ клонировать наших предков из ДНК ископаемых, — а это просто бредовые фантазии на сегодняшний день, — мы никогда не узнаем все, что нужно. И даже если бы мы клонировали тех самых предков, мы не смогли бы клонировать и их среду обитания, поэтому вопросы всегда оставались бы. Но сейчас мы знаем достаточно, чтобы нарисовать большую, хоть и схематичную картину нашего прошлого и использовать эту информацию для отделения правдоподобных гипотез от не имеющих смысла. Нам не хватает не столько фактов, сколько способа собрать их воедино, выстроить из них логичную цепочку.

Теория ниш, похоже, способна нам его обеспечить, причем не только для языка, но и для эволюции человека в целом.

Нигде это не проявляется так явно, как в области человеческой культуры. Человек и созданная им культура всегда были источником проблем для биологических наук. Культура и цивилизация, со всей ее многогранной сложностью, вниманием ко всему, что мы делаем и о чем думаем, похоже, не имеет аналогов в природе. А наша наука просто не знает, как работать на выборке из одного экземпляра.

Конечно же, есть и такие, кто заявляет, что некоторые животные тоже обладают культурой. Если определять культуру так, как это делают они, в терминах передачи некоторых выученных форм поведения от одного животного к другому, это, очевидно, так. Пример — японские макаки, одна из которых научилась смывать песок с батата, прежде чем есть его, а другие, наблюдая за ней, делали так же, и это вошло в привычку. Или шимпанзе с Берега Слоновой Кости, которые разбивали кокосовые орехи и учили этому своих детенышей. Но эти примеры «культуры животных» настолько скудны и убоги рядом с необъятным и постоянно возрастающим количеством человеческих традиций, историй, ремесел, искусств и наук, что любое сравнение выглядит как отчаянная попытка выполнить какой-то божественный план.

Так и есть на самом деле. Тысячелетиями религии говорили нам, что человек — это особое создание, нечто, божьей волей отделенное от остальной природы. Теперь, когда мы знаем, что это не так, маятник качнулся в сторону другой крайности. Рационалисты, жаждущие подтвердить то, во что слепо верят, считают себя обязанными настаивать, несмотря на огромный массив аргументов против, что человек ничем не отличается от любых других видов. Всякая черта, которую имеем мы, также обязана быть и у других животных, а если у них она не настолько хорошо развита, как у нас, — если мытье картошки и раскалывание орехов немножко не дотягивают до уровня формул Эйнштейна или сонат Бетховена, — ну что ж, зато и наша способность к плаванию не так хороша, как дельфинья, а различать предметы по их тепловому излучению мы можем несколько хуже, чем гремучие змеи. У каждого вида есть действия, которые его представители выполняют лучше всех других, и кто мы такие, чтоб считать, что наши лучшие трюки обладают большей ценностью, чем лучшие трюки других животных?

По иронии судьбы, теория формирования ниш связывает человека с остальными созданиями гораздо более тесной и обоснованной связью, чем любые попытки представить культуру у шимпанзе.

Культура человека — это просто-напросто случай построения ниши.

Однажды, когда я не знал ничего лучше, а теории формирования ниш Джона Одлинг-Сми еще и в проекте не было, я написал под влиянием Джорджа Уильямса и подобных ему: «В то время как другие виды приспосабливаются к среде, мы приспосабливаем среду к себе». Теперь я знаю кое-что получше. Я знаю о том, что многие виды, если не большинство, приспосабливает среду к своим собственным нуждам, насколько это позволяют их способности. Некоторым позволяют не очень. Нам — больше многих других, но то, что мы делаем, по сути не отличается от того, что делают они.