Наталья Фатеева - Поэт и проза: книга о Пастернаке

Newell A., Simon Н. Human Problem Solving. Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1972.

Nilsson N. Eke. Life as Ecstasy and Sacrifice. Two Poems of B. Pasternak // Scando-Slavica. V. 1959.

Nilsson N. Eke. Стихотворение Пастернака «Сложа весла» и литературная традиция // Boris Pasternak 1890–1960. Colloque de Cerisyla-Salle (11–14 septembre 1975). Paris, 1979.

Nilsson N. Eke. Pasternak’s My Sister-Life: The Faustian Connection // Freedom and Responsibility in Russian Literature: Essays in Honor of Robert Louis Jackson. Evanston, III, 1995.

Obolensky D. The Poems of Doctor Zhivago // The Slavonic and East European Review. 1960. № 40.

Oraić D. Цитатность // Russian Literature. 1988. Vol. XXIII.

Payne R. The Three Worlds of Boris Pasternak. Bloomington, 1961.

Plank D. L. Pasternak’s Lyric. A Study of Sound and Imagery. The Hague, Paris, 1966.

Pomorska K. Themes and Variations in Pasternak’s Poetics. Lisse, 1975.

Pyle R. M. Nabokov’s Butterflies // The American Scholar. Winter 2000. Vol. 69. № 1. P. 95–110.

Riffaterre M. Essais de stylistique structural. Paris, 1971.

Rusakov L. D. Визуальность художественных образов у Б. Л. Пастернака («Рождественская звезда». Стихотворения Юрия Живаго) // Russian Literature. 1999. Vol. XLV–I.

Senderovich S. Внутренняя речь и терапевтическая функция в лирике // Revue des Etudes Slaves. 1987. № 59. 1–2.

Taranovsky К. On the Poetics of B. Pasternak // Russian Literature. 1981. Vol. X–IV.

Tzur R. Toward a Theory of Cognitive Poetics. Amsterdam; London; N.-Y.; Tokyo, 1992.

Užarević J. К проблеме лирического субъекта в лирике Б. Пастернака // Поэтика Пастернака. Pasternak’s poetics. Studia Filologiczne. Zesryt 31/12. Bydgosccz, 1990.

Venclova T. О некоторых подтекстах «Пиров» Пастернака // Cultural Mythologies of Russian Modernism. Berkeley, 1992.

Weststeijn W. G. Лирический субъект в поэзии русского авангарда // Russian Literature. 1988. Vol. XXIV.

Weststeijn W. G. Доктор Живаго — поэтический текст // Russian Literature. 1997. Vol. XLII–III/IV.

Werner H. Comparative Psychology of Mental Development. New York, 1948.

Witt S. Creating Creation. Readings of Pasternak’s «Doctor Zhivago». Stockholm, 2000.

Ср. хотя бы работы [Аверинцев 1990, Лотман М. 1996].

В современной литературе по лингвистической поэтике не существует четкого различения понятий идиостиля и идиолекта. В рамках данной работы под идиолектомопределенного автора понимается вся совокупность созданных им текстов в исходной хронологической последовательности (или последовательности, санкционированной самим автором, если тексты подвергались переработке). Под идиостилеммы понимаем ту совокупность глубинных текстопорождающих доминант и констант определенного автора, которые определили появление этих текстов именно в такой последовательности.

Исследованию автоинтертекстуальности Б. Пастернака посвящена работа [Топоров 1998а].

Быть может, само название этих комплексов не очень удачно, однако мы выбрали его, чтобы показать, что реальное взаимодействие между текстами, какую бы степень формальной выраженности оно ни имело, происходит на уровне более глубинном, чем поверхностные семантические преобразования.

Термин «метатроп» используется и в статье Ю. М. Лотмана «Риторика — механизм смыслопорождения», однако там он отнесен к сфере «минус-риторики». «В культуре, для которой риторическая насыщенность сделалась традицией и вошла в инерцию читательского ожидания, — пишет Лотман [1996а, 59], — троп входит в нейтральный фонд языка и перестает восприниматься как риторически активная единица. На этом фоне „антириторический“ текст, составленный из элементов прямой, а не переносной семантики, начинает восприниматься как метатроп, риторическая фигура, подвергшаяся вторичному упрощению».

На первый взгляд кажется, что наше определение метатропа вступает в противоречие с тем, что дает Ю. М. Лотман, однако это противоречие только кажущееся. Поэтический язык на каждой стадии своего развития представляет собой «риторически насыщенную» систему, поэтому каждый новый художник слова, чтобы найти свой неповторимый язык, создает свою индивидуальную «антириторическую» систему (точнее, систему, противоположную по своей риторике исходной), которая фиксирует его уникальную модель мира. Система семантических зависимостей, которую вокруг себя «развертывает» поэт (или писатель), для него является первичной, так как для него не существует иного языка выражения, чем система созданных им преобразованных семантических структур.

В этом смысле понятие «метатропов» оказывается в чем-то близким понятию «мем» (memes) Р. Докинса [Dawkins 1999].

Ср. целый выпуск Wiener Slawistischer Almanach, Sb. 16, 1985; статьи, посвященные проблемам памяти в сб. «Культурные концепты» в серии «Логический анализ языка» под ред. Н. Д. Арутюновой [Дмитровская 1991, Кубрякова 1991, Туровский 1991], а также более ранние работы У. Чейфа «Память и вербализация прошлого опыта» (1977) и Г. Скрэгга «Семантические сети как модели памяти» (1978) [Новое в зарубежной лингвистике, XII, 1983]; ср. также целую серию работ Т. А. ван Дейка и В. Кинча, связывающих процессы порождения и понимания текста с функционированием разных видов памяти [Kintsch 1974, 1982; Kintsch and van Dijk 1978 и др.].

В. Изер [2001, 187] предлагает различать три стадии преобразования действительного мира в художественном тексте: «реальное/фиктивное/воображаемое (имагинативное)». Он пишет, что «вымысел не выводим из удвояемой действительности, на первый план выходит воображаемое, неразрывно связанное с возвращающейся в тексте реальностью. Специфичность факта вымысливания состоит в том, что он обеспечивает повторение жизненной реальности в тексте и тем самым сообщает воображаемому форму. Так повторение реальности возводится до знака, а воображаемое действует как обозначаемое им» [Там же, 188].

Здесь и далее все выделения в цитатах сделаны мною. — Н.Ф.

Тексты Ф. М. Достоевского цитируются по изданию: Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1957–1958 — только с указанием тома и страницы.

Образ Петербурга Достоевского сложился у Пастернака еще в неоконченном прозаическом тексте «Петербург» (1917): «Да, очень может быть, что он попахивал страницей Достоевского, ибо страницы Достоевского хранили его, ибо этим страницам не существовать бы — не обладай художник вкусом и не измерь он удельный вес дыхания туманов петроградских болот» [4, 472]. Интерес к Достоевскому в 1927–1928 гг. заметен у Пастернака и по письмам, в частности в письме 1927 г. к М. Горькому он так характеризует одного из литераторов, который «очень изломан»: «Ведь весь он из алхимической кухни Достоевского, легче всего его представить в Павловске на даче у Мышкина» [5, 218].

Хотим обратить внимание на то, что если в тексте книги нет специальных уточнений, то тексты Б. Л. Пастернака цитируются по изданию: Пастернак Б. Л. Собр. соч.: В 5 т. М., 1989–1991 — только с указанием тома и страницы.